— Надежда есть всегда, — улыбнулся правитель Каменного острова, благодарно сжимая меня в объятиях. — Однако меня восхищает твоя любовь к соотечественникам. Будь в тебе хоть капля самолюбия, ты давно приказала бы мне разнести этот остров ко всем чертям.
Настроение Рео явно поползло вверх. Его глаза вновь вернули привычный цвет и теперь лукаво поблескивали в тусклом свете камина. Я улыбнулась, пожав плечами.
— Я не настолько кровожадна.
— Я заметил. Ты отличаешься от всех, поэтому я внял твоей просьбе, оставив им жизнь, чтобы тебя не расстраивать.
Я не сдержала гневный выдох.
— В обратном случае я бы сюда не вернулась.
— Сомневаюсь, что так, — огорошил Рео. И в его глазах я прочла, что интересоваться моим мнением он бы не стал.
Я сердито сжалась, и отобрала свою руку, чтобы спрятать на груди.
— Я бы не смогла быть с убийцей!
— Ты уже с ним, — прохладно напомнил эрсиорх, блеснув клыками. — И больше он тебя никуда от себя не отпустит.
Ну да. Как-то запамятовала. Однако убийца и каратель — сущности несколько разные.
— И почему вы не сказали, что мой отец здесь, когда я только появилась?
Рео лучился от самодовольства, и меня это немного злило. Я еще ни на что не согласилась, а он уже вел себя как хозяин моей жизни, даже не стараясь делать вид, что хоть сколько-нибудь считается с моим мнением.
— А для чего? — Пожал плечами этот нахал. — Ты и так узнала бы рано или поздно. В итоге все сложилось не так уж плохо, не правда ли?
— А моя мать? Я ее так и не узнала…
— Не думаю, что это та женщина, с кем тебе было бы полезно общаться, — он осуждающе покачал головой, глядя мне в лицо посерьезневшими глазами.
Ну все. Я стряхнула его руки, вскакивая с кресла. Вершитель судеб! Самопровозглашенный хозяин жизни! Чуть покачнувшись от легкого головокружения, я сжала кулаки, и решительно двинулась к выходу.
— Не сердись, — раздался вдруг над ухом его примирительный шепот. — Я всегда делаю то, что считаю нужным. Если бы я считался с чужими интересами более, чем со своими, я бы не был единовластным правителем эрсиорхов столько лет.
Я задохнулась от возмущения. Развернувшись всем корпусом и наткнувшись на его снисходительный взгляд, я разозлилась еще больше.
— С чужими интересами? И правда, кто я такая, лоррх правитель? Чужая! Всего лишь очередная закуска!
— Тиали, стой. — Сердито раздалось вслед.
Но, дернувшись всем телом, я зло толкнула дверь, и, спрыгнув на лестницу, начала резво спускаться. Глаза щипало от незаслуженной обиды. Я быстро спустилась с третьего этажа, пересекла замковый холл и выбежала на улицу под проливной дождь.
*
Ноги оскальзывались на крупных камнях, но я продолжала быстро идти вперед, позволив злым слезам смешаться с дождем. Злость придавала сил, и тело совсем не чувствовало холода. Но пройдя едва ли с десяток шагов, я с разбегу уткнулась в его твердую грудь.
— Я приказал остановиться. — Произнес он зловеще.
— И что, — выкрикнула я запальчиво, — теперь убьете меня за неповиновение?!
— Нет, — мрачно улыбнулся он.
Я смотрела во все глаза на стекающие по его лицу и волосам крупные капли дождя, затекающие под черную рубашку, видела потемневший взгляд из-под слипшихся треугольничками ресниц, и в сердце вновь затеплился маленький огонек, постепенно, с каждой секундой разгораясь все жарче, и ему тоже было плевать на мое мнение. Но, сморгнув наваждение, я только сделала шаг, чтобы решительно обойти препятствие, как он грубо схватил меня за плечи, и притянул к себе, жестко прижавшись к моим губам своими холодными и мокрыми от дождя губами. Ну уж нет! Я сказала нет! Не собираюсь быть марионеточной игрушкой в руках властного правителя. Но, потрепыхвашись с полминуты, я ощутила всю тщетность своих усилий. На губах возник солоноватый привкус крови. Но знакомый огонь уже полыхал вовсю, и даже проливной дождь, накрывший нас с головой, не в силах был его потушить. И так мое яростное нет плавно перетекло в его невозмутимое да.
А позже вечером я сидела в одиночестве в своей комнате на чердаке, словно летучая мышь, баюкая на груди перевязанную наскоро руку, и переживала заново все события почти уже прошедшего дня. Я со странным удивлением вспоминала то неповторимое, такое упоительное тепло объятий, согревшее душу. И последующий мертвенный, раздирающий на части холод циничных слов. Чужая… Да как он только мог произнести это после всего? И эти его жестокие слова никак не сочетались с поступками и чувствами, что вгоняло меня в мрачную прострацию.
Маленький глупый мотылек карабкался по стеклу темного окна вверх, достигал его границы, и соскальзывал обратно, не видя и не чувствуя близкой свободы, готовый снова и снова биться о непробиваемое, калечась и ломая хрупкие крылья. Маленький глупый мазохист.