Что скрывают красные маки

— Да ну! — синхронно удивились Ковешников и Мустаева подобной бахметьевской прыти. А следователь еще и добавил от себя: — Валяй. Порази в самое сердце.

— Они могли быть знакомы.

— Давай-ка поподробнее, — недоверчиво прищурился Ковешников, раз за разом отказывавший Бахметьеву в малейшем подобии умственной деятельности.

И под насмешливым взглядом сукина сына следователя Бахметьев съежился и увял. Хуже, чем от цветочно-шерстяной вони, которую распространяли вокруг себя два бойцовых пса.

— Ну, мою теорию еще надо довертеть. Додумать до конца. Найти пару недостающих звеньев. А может быть, одно. Звено, в смысле. Тогда и изложу.

— Лады, — почти пропел Ковешников. — Будем ждать с нетерпением. Не так ли, Анн Дмитьнааа?

Анн Дмитьнааа надменно кивнула головой. Очевидно, ее взгляд на Бахметьевские аналитические потуги полностью совпадал со взглядом Ковешникова.

Хоть в чем-то они пришли к согласию, слава тебе, Господи!

Вывод, который хотел озвучить, но не озвучил Бахметьев, никак не следовал из изучения личностей погибших Ромашкиной и Капущак и их ближайшего окружения. Общего в их судьбах было немного: обе они не являлись уроженками Питера. Ольга Ромашкина переехала в Санкт-Петербург из Минеральных Вод, а Тереза Капущак — из Хабаровска. Обе снимали квартиры-однушки. Ромашкина — во вполне респектабельном доме бизнес-класса на Большом Сампсониевском, у метро «Выборгская». Бахметьев помнил этот дом, поскольку жил там же, на Сампсониевском, только на пару остановок ближе к Финляндскому вокзалу. Всякий раз они с Колей Равлюком проезжали мимо него, когда по воскресеньям мотались на Удельную, на блошиный рынок. Там Коля перерывал залежи барахла в поисках старых золингеновских бритв, ножниц и прочей ржавой дребедени — коллекционер хренов! Золингеновские вылазки случались нечасто, но дом всегда оказывался на месте, что ему сделается? Теперь же он оказался связан с грустной историей. Как и другой дом — на улице Дыбенко, упирающейся в одноименное метро. Место обитания Терезы Капущак — та еще тьмутаракань, пролетарская окраина.

Обе девушки были одиноки; во всяком случае, того, что изобличает наличие бойфрендов (комнатные тапки подходящего размера, носильные вещи, строгие бритвенные станки с пятью лезвиями, непарные носки под кроватью) в их квартирах не нашлось. Собственники квартир характеризовали жиличек тоже примерно одинаково, едва ли не под копирку: за аренду платит исправно, задолженности по коммуналке нет, от соседей жалоб не поступало, все остальное — не нашего ума дело. Хотя…

Что теперь делать с их вещами?

Вещи должны были забрать родственники. И так выходило, что не самые близкие, — двоюродная сестра Ромашкиной по отцу и ее же тетя по матери; родителей девушка потеряла еще в отрочестве. Обе женщины никак не могли согласовать ни дату приезда, ни вопрос, что делать с телом: везти в Минводы или хоронить по месту последней постоянной прописки — в городе Гатчина Ленинградской области (где Ромашкина не прожила ни дня). И что-то подсказывало Бахметьеву, что любящие родные выберут именно Гатчину.

Не лучше обстояли дела у Терезы Капущак. Несмотря на то что в Хабаровске обнаружился ее отец, выяснить, что же произошло с дочерью, он не спешил. Два коротких разговора с ним произвели на Бахметьева тягостное впечатление. Оба раза старший Капущак был сильно навеселе, требовал от дочери денег и грозился подать на алименты. Бахметьева он принял за любовника Терезы и, решив использовать его как передаточное звено, заявил: «А сучке моей так и скажи: деньги на бочку, иначе по судам затаскаю. Не отвертится, тварюга».

Впоследствии Бахметьев не мог вспомнить, кого еще в своей жизни посылал с таким удовольствием. С таким оттягом.

В отличие от мизантропа и человеконенавистника Ковешникова, он испытывал к обеим жертвам что-то похожее на симпатию, произошедшее с ними ранило опера. Это была не глубокая рана, скорее — царапина, которую вовремя не смазали йодом.

Вот она и стала саднить.

И саднила все настойчивее, хотя ей давно пора было покрыться спасительной коркой. Бахметьев слишком проникся судьбой Ромашкиной и Капущак. А главное, их одиночеством. Оно никак не вязалось с чрезмерной активностью Ольги в соцсетях. И с работой Терезы на бойком месте: последние полтора года Капущак подвизалась барменом в ночном клубе «Киото и Армавир». Довольно специфическом, на взгляд Бахметьева: там так ощутимо попахивало секс-меньшинствами, что впору было переименовывать заведение в «Верхом на радуге». Или «Лицом к радуге», или чем-то еще.