А еще чуть позже, добавил:
– Свобода существует только там, где не приходится говорить о свободе.
Несвободный человек должен ощущать несвободу.
Иначе, он раб…Риоль и летчик помолчали еще не много, а потом летчик сказал:
– Ладно, хватит торчать на месте.
Будем жить, и заниматься делом.
– Жить? – переспросил Риоль.
– Жить – значит перестать рождаться заново…Когда четырехлапый винт АН-2 раскрутился и самолет нехотя сдвинулся с песчаного места, а потом уже привычно стал разгоняться, Риоль спросил летчика:
– Мы летим туда, где можно погибнуть, а ты, словно спешишь?
– Я спешу потому, что еще кто-то может нас ждать, а погибнуть можно в любом месте.
И не спеша.
– Скажи, а тебе не жаль того, что если мы погибнем, то ты, например, не будешь жить в двадцать первом веке?
– Нет, – ответил летчик, – Мне же не жаль того, что я не жил в девятнадцатом.
– Ты вообще не думаешь о смерти?
– Когда человек занят настоящим делом, все остальное становится неважным…Самолет набирал высоту.
Небольшую.
Метров двести над землей.
Когда АН-2 перешел в горизонтальный полет, летчик левой рукой стал медленно вращать синюю рукоятку, напоминающую колпачок от зубной пасты, только большего размера.
Мотор самолета фыркнул.
Тогда летчик вернул положение колпачка на пару миллиметров назад.
– Что это было? – Риоль не знал устройств управления таких допотопных для него самолетов, но понимал, что любой перебой в работе мотора ненормален.
– Высотный корректор, – ответил летчик, – Он позволяет экономить горючее.
Кто знает, сколько нам придется кружить над местом? Так, что горючее пригодится.
О том, что включать высотный корректор на такой малой высоте запрещено, летчик не сказал ничего.
Не потому, что боялся, что Риоль не одобрит этого – в любом случае, они рисковали вместе, что с высотным корректором, что без него, и заранее было неизвестно, что опасней – оказаться без горючего или заглушить мотор – просто летчик не хотел отвлекать Риоля от наблюдения за землей.– Нам еще долго лететь? – спросил Риоль.
– Нет.
Или мы очень скоро что-нибудь найдем, или не найдем ничего, и тогда мы вернемся.
– А где мы сейчас? – Риоль держал на коленях карту на коленях.
Летчик перегнулся в его сторону и ткнул пальцем в точку:
– Вот здесь.
А вообще, мы в области души, – Риолю показалось, что последние слова летчик произнес с иронией, и он вздохнул:
– Где она, душа?
– От пола до макушки – тело.
От макушки до неба – душа…Скорость АН-2, даже летящего по ветру, не превышает ста шестидесяти километров.
Так, что оставшиеся до бывшего берега бывшего моря небывшего морем, и уже никогда морем и не станущего, самолет преодолел за пол часа.
Еще пол часа ушли на то, чтобы обнаружить полу занесенный песком остов трехосного «Урала» и какое-то подобие лагеря – две поваленные ветром палатки, ящики с оборудованием и недособранную буровую, лежащую на песке.
То, что людей рядом со всеми этими вещами, как-то очень быстро превращенными песком и ветром в хлам, не было давно, Риолю и летчику стало очевидно сразу.
Не было и не каких следов.
Летчик показал ладонью пикирование в низ.
– Зачем? – ответил на это Риоль.
– «Урала» было два. Посмотрим, что случилось со вторым.
– Тогда, лучше посмотрим, что случилось с первым…
Ни Риоль, ни летчик не знали, что второй «Урал», занесенный песком по самую кабину, станет для них ловушкой…