Что создано под луной?

– Эх, жалко, что учиться нам уже поздно, – едва ли не виновато проговорил нарком.

– Если человек говорит, что учиться ему уже поздно, значит – учиться ему еще рано.

И тогда нарком перестал быть наркомом, а просто подошел к Крайсту и устало заглянул ему в глаза:

– Скажите, война будет? – спросил он, и в его, переставших быть наркомовскими глазах, появилась обыкновенная человеческая боль.

– Да, – ответил Крайст, не отводя взгляда.

– Я погибну на войне?

– Нет. Ты погибнешь раньше.

– Катастрофа? Или болезнь?

– Для тебя – катастрофа, но ее никто не заметит, хотя газеты посвятят ей несколько осуждающих тебя строк.

И память о тебе сотрут в людской памяти.

А ведь политик оставляет о себе память именно тем, что оставляет память о себе…

– Что случится?

– Тебя обвинят в троцкизме и пособничестве японской разведке.

– Я, – лицо наркома посерело, словно поседела его кожа, – Я – не троцкист!

– А разве был троцкистом твой предшественник? Разве были троцкистами твои заместители? Ведь именно ты написал на них доносы.

– Мне подсказали соответствующие органы, и я сделал это совершенно искренне, потому, что был уверен в двурушничестве своих починенных.

– Проще всего оправдывать соучастие в гадостях своей искренностью…

– Я действовал по указанию органов, а потом – это были, по-моему, настоящие троцкисты-перерожденцы!

Девушка, скачанная с интернета, шепнула Риолю:

– Человека легче всего узнать, когда он говорит о другом человеке…

– Но, я верно служу товарищу Сталину. Я истинный сталинист! – Сталинистом может быть только тот, кто не понимает, что это такое…

– Но ведь Марксизм – это закон революции, – как-то не очень уверенно и очень тихо проговорил нарком, – А закону подчиняется все.

– Есть вещи не подвластные никакому закону, – ответил ему Крайст.

– Что, например?

– Например, – пожал плечами Крайст так, как это делают люди, говорящие об очевидном, – Например, эмоции…

После этого, Крайст повернулся к наркому спиной и вместе со своими спутниками, вышел из кабинета.

Вслед за ними, поднялся со своего стенографистского места и, прихватив шляпу, вышел Искариот, и никто не услышал того, какие слова были записаны в стенограмму выступления наркома последними:

«Рыночная демократия – это равенство в начале.

Плановый тоталитаризм – это равенство в конце…»

– Ты знал, что он в кабинете? – глядя на Искариота, спросил Риоль Крайста. – Конечно. Где же он мог еще быть? – а дверь кабинета скрипнула так, словно ее мучили кошмары…

– И тебе не показалось, что в такой момент Искариот вел себя слишком фривольно? – то, что Риоль постоянно задавал вопросы Крайсту, совсем не означало, что он сошел со своего ума и стал искать причины, по которым люди совершают те или иные поступки. Крайст понимал это, и, потому, улыбнувшись впервые за все то время, что они находились в наркомате, ответил: – Только мудрый может быть ироничным…

– Крайст, а если бы нарком услышал то, как записывал его слова Искариот? – Власть, слышащая, что ей говорят люди, это такая редкость, что об этом и говорить не стоит…

– В конце концов, каждый народ имеет ту власть, которую заслуживает, – пожала плечами девушка, скачанная с интернета.

Искариот посмотрел на нее, как старый учитель смотрит на молодого ученика, уличенного в пользовании шпаргалкой:

– Каким бы ни был народ – власть всегда хуже своего народа…