Что таится за завесой

– Как ты думаешь, почему мне нравится твоя ревность? Может, потому, что это единственный способ, которым ты мне показываешь, как сильно я волную тебя – как и ты меня? – спросил он, наконец опуская руку. – Ты ни разу не сказала, что я принадлежу тебе. Фактически ты даже отрицала это при каждом удобном случае, когда я очень ясно излагал свои намерения по отношению к тебе. Я хочу тебя так, что меня это пугает, желание поглотило меня целиком. Я хочу тебя и знаю, что убью любого, кто посмеет причинить тебе боль или прикоснуться к тебе, – продолжил он после паузы и сделал небольшой шаг ко мне, не решаясь закрыть оставшуюся брешь. – Я не собираюсь терпеть других мужчин рядом с тобой. Не собираюсь терпеть, как ты отрицаешь то, что есть между нами, каждый раз, когда мы не целуемся, и при этом ты изображаешь из себя ревнивую любовницу.

– Кэлум, – пробормотала я.

От его слов лицо у меня сморщилось. Он был прав. Я понимала это так же хорошо, как и он. Мой страх страданий мешал сделать решительный шаг навстречу ему, принять то, что мое сердце уже знало.

– Я бы сжег дотла весь мир и положил его к твоим ногам, если бы ты попросила меня об этом. Но ты все равно ничего мне не даешь. Ты ни разу не сказала мне, что чувствуешь то же самое.

Кэлум снова подошел ко мне, почти вплотную, и провел костяшками пальцев по моей щеке. Наклонился надо мной, заставляя смотреть в его пронзительные глаза. По щеке у меня покатилась слеза и упала ему на пальцы. Он стряхнул ее, провел костяшками вниз по линии скулы, а потом нежно взял за подбородок, чтобы я не могла отвернуться.

– Тебе нужно сказать лишь одно слово, и я – твой. Так скажи мне его, звезда моя. Нужен ли я тебе?

От наступившей тишины у меня зазвенело в ушах, пока его мерцающие глаза ждали моего ответа.

– Да, – прошептала я, чувствуя, как это слово вырывается из моей души. Это признание раскалывало меня изнутри, раскалывало то, кем я была, пополам.

Половина меня должна была составить пару фейри, охотившемуся за мной по всему королевству, но другая половина, которую я знала, половина, которая звалась Эстреллой Барлоу из Мистфела, принадлежала Кэлуму.

Пропади же ты пропадом, моя половина.

Свободной рукой Кэлум обхватил мой затылок, притянул меня к себе, одновременно сделав резкое движение вперед. Его рот с жадностью припал к моему, губы приоткрылись, и мы делили дыхание на двоих. Он обвил меня руками и телом прижал меня к каменной стене туннеля.

Голова у меня вдавилась в жесткую стену, и Кэлум на мгновение оторвался от моих губ. Его дыхание стало глубоким, контролируемым. Он глубоко вдохнул, провел ртом по моей скуле, скользнул к шее и буквально впился в кожу зубами, прикусив до крови. И тогда путы, сдерживающие меня внутри, ослабли.

Тело сдалось, между ног у меня все горело, пульсировало, умоляя, чтобы он коснулся меня там. Но пока его руки скользили по талии – он исследовал каждый уголок тела, которое только что завоевал.

– Ты меня сломаешь, – прошептала я.

Я не собиралась произносить эти слова вслух, но граница между нами пала, как исчезли и барьеры внутри меня, и мне больше не хотелось держать все в себе.

Кэлум отстранился от шеи, и моя кожа пульсировала в месте укуса. Некоторое время он смотрел на оставленный им синяк, но потом перевел взгляд на лицо, и жесткость его сжатых челюстей смягчилась, на лице появилось выражение такой нежности, что сердце у меня в груди замерло. И я спросила себя, всегда ли у него было так? Всегда ли влюбленность приходит, когда ты понимаешь, что больше не один? Всегда ли это нечто большее, чем поцелуи, украденные в ночи, и два тела, сближающиеся на несколько мгновений?

– Нет, детка, не сломаю. Я буду любить тебя, – сказал он, прикоснувшись своим лбом к моему.

Его темные глаза мерцали: крошечные точки света сияли в обсидиане, как звезды, которые были моими тезками.

– Я буду любить тебя и заниматься с тобой любовью, пока ты не забудешь, что такое больно, а потом еще долго после этого. Пока шрамы, которые ты носишь как доспехи, не сотрутся из памяти. Пока не останемся только мы с тобой.

27

На следующее утро я проснулась в его объятиях, в окружении его тепла, образовавшего вокруг меня кокон абсолютного комфорта. Да и постель подо мной казалась более удобной, чем комковатый, набитый соломой матрас, на котором я спала дома. Тот старый матрас лежал на кровати моих родителей еще до того, как умер отец, а мать стала проводить ночи в своем инвалидном кресле.

Кэлум спал, прижавшись животом к моей спине, его длинная мускулистая рука, обвив мне талию, а затем протянувшись к шее, устроилась в ложбинке между грудями, проникнув под платье, чтобы касаться кожи. Его рука оказалась практически у меня на сердце, и он наверняка чувствовал, как оно бьется, и крепко прижимал меня к себе.

Я вздохнула, позволив глазам снова закрыться, чтобы насладиться редким комфортом пробуждения рядом с ним. Кэлум всегда вставал раньше меня, давая мне еще несколько минут драгоценного сна, пока он готовился к дневному переходу или искал для нас еду.