Но подымемся несколько выше, углубим свой взор в душевный мир будущего человека. Он абсолютно свободен. Перед ним совершенно открыт мир вольного творчества. Каждое его желание священно: ни религия, ни право, ни мораль не берутся оценивать его страсти. Личность привыкает смотреть на себя как на что то великое, одаренное какой то особенной силой творить мир по своему, уподобляться богу. Личность становится в своих собственных глазах человеко-богом. Но вместе с тем вырастает совершенно иное отношение и к людям: ведь, я, на основании их „высказываний“, узнаю, что и они переживают нечто подобное мне, что и в них говорят те же бездонные чувства, то же величавое стремление к творчеству, что и их чувства сжимаются от мучительной боли при всяком оскорбительной вмешательстве извне в наше внутреннее святое святых. Неужели я буду тем жалким существом, которое сможет ворваться в тайный храм чужой души, чтоб загадить его своим непрошеным приходом? Как смогу я уважать себя после этого позорного святотатства? Если моя личность священна для меня, то вдвойне священна для меня личность другого, потому что она мне еще менее известна, еще более загадочна и таинственна, чем моя, потому что я еще более боюсь, оскорбить ее малейшим грубый прикосновением, боюсь оскорбить свое божество — душу человеческую. Это трепетное благоговение перед чувствами другого человека и является бесконечно более сильной уздой „произвола“, чем наказание или порицание, ибо сильные люди смеются над всякой карой чужого суда, но самый сильный человек падает бессильно перед лицом своего собственного „суда“, который своим „приговором“ способен убить в нас всякую радость, опустошить нашу душу. На эту то могучую силу внутреннего „суда“ освободившегося человека и рассчитывает индивидуализм.
Но здесь ждет нас новое возражение. Нам скажут: „Допустим, что Анархия, как ее понимает индивидуализм, отвлеченно говоря, возможна. Но ведь анархизм не вера, не религия, которая может отсылать нас в „царство божие“, анархизм есть практическая программа, которую сторонники должны стараться осуществить в любой подходящий момент. Может ли Анархия служить непосредственной платформой борьбы, так сказать, лозунгом дня. Нам нужно на этот вопрос ответить возможно яснее.
Нам много раз приходилось уже выражать ту мысль, что для нас анархизм не есть учение о каком то идеально» обществе, в котором будут жить безмятежно блаженные люди. Для нас анархизм есть учение о беспрерывной и безграничной расширении личной свободы. Его конечная цель, поэтому, абсолютная, т. е. решительно никакими объективными нормами неограниченная, свобода личности. Ясно, что такое динамическое понимание анархизма не дает никакой возможности выставить как практический лозунг Анархию, т. е. конечный, мыслимый пункт долгого периода борьбы и целого ряда революций. Ясно также, что наш идеал Анархии может и должен служить нам только путеводной звездой в сложной лабиринте явлений действительности. На практике же мы должны руководиться более конкретными фактами: внимательный анализ действительности должен нам указать, какие именно учреждения стоят раньше всего на пути к нашей величавой идее, и по этим конкретный учреждениям, а не в отвлеченное пространство, должны мы открыть убийственный огонь. Стало быть, лозунгом нашим может быть только такой конкретный призыв, который разрушает какой нибудь определенный институт, а не отвлеченная идея свободы.
Какие же институты стоят на пути личной свободы, личного творчества, или свободного проявления нашего внутреннего мира?
Всякое ограничение личной свободы ощущается индивидом, как внешняя, объективная необходимость в противоположность его внутренней, субъективной свободе. Анализ открывает нам, что все эти „необходимости“ сводятся к трем сферам, которые, подобно концентрическим кругам, окружают человеческую личность. Класс, общество и природа, — так называются эти концентрические сферы необходимости.
Раньше всего личность встречается с рядом учреждений, которые отделяют ее насильственно от вещей, людей и умственных знаний. Эти учреждения (монополия собственности, власти и знания) составляйте вместе как бы одни оплот буржуазии против натиска пролетариата. В них воплощается первая сфера необходимости. С победой пролетариата исчезает понятие класса, а вместе с тем и категория классовой необходимости
.