Что такое Аргентина, или Логика абсурда

Доктор Перез, закончив свою работу над книгой «Неврозы успеха», уехал в Париж, где должен был присутствовать на презентации своей предыдущей, уже вышедшей книги «Эйфория поражения». Оставшийся без сеансов психоанализа Хорхе предался другим сеансам, с удовольствием предоставляемым его новой любовницей, но при этом он не бросал и старую, продолжая изводить ее своими признаниями. Уходить от нее он не собирался – интеллектуальная Инесса была ему теперь, в отсутствие доктора Переза, еще нужнее.

Тем временем известный психотерапевт наслаждался весенним Парижем и отдыхал от погружения в жизнь своих пациентов. Он определенно опровергал сложившийся миф о том, что все психоаналитики и психиатры – люди с неудавшейся личной жизнью, множеством комплексов и странностей, отчасти переданных им пациентами, отчасти приведшие изначально к выбору этой профессии. Он был счастливо и давно женат, дети также выбрали его путь и преуспевали в карьере, живя в Аргентине, стране с самым высоким числом психотерапевтов на душу населения, где на каждые 100 тысяч человек приходится двести дипломированных специалистов в этой области, большинство из которых проживают в Буэнос-Айресе. Перез был на пике своей профессиональной деятельности и пожинал лавры успеха: его книги издавались, его приглашали на международные конгрессы, и от пациентов не было отбоя. Не все были ему одинаково приятны, как, например, Хорхе, работать с которым – сплошное удовольствие: они говорили на одном языке образов, Хорхе не только прочитал, но и хорошо знал труды Фрейда, Юнга и особенно почитаемого, как и все французское в Аргентине, Жака Лакана, так что он понимал с полуслова о каком типаже идет речь. С Хорхе Перез оттачивал свое мастерство и черпал идеи для новых книг. Совсем не так обстояло дело с Мигелем, который неожиданного нагрянул в Париж, нарушив покой доктора и покушаясь на его сибаритский ритм жизни в обожаемом им городе гурманов и романтиков.

Мигель тоже был романтиком, но никогда себе в этом не признавался, поддерживая всеми силами среди друзей и многочисленных любовниц образ брутального мачо. Его считали прожженным бабником и циником, но мало кто знал, что уже не первый год он ходит к психоаналитику, на диване которого пытается докопаться до сути, очищая наносную шелуху, как снимают слои с луковицы, чтобы добраться до сердцевины. При этом зачастую на консультациях по его пористым смуглым щекам текли точно такие же слезы, как во время чистки лука. Приняв горизонтальное положение, он мог смотреть на доктора Переза снизу вверх, а не так, как привык смотреть на всех в жизни с высоты своих метра девяносто пяти – настоящий великан среди мелковатых аргентинцев.

Лежа на низком диване он рассказывал о своем детстве, о бабушке, к которой его отправили на воспитание рано разошедшиеся родители.

– Меня так любили папа с мамой, что не могли договориться, с кем я останусь, когда они разошлись, и отдали бабушке…

То ли выражение лица молчавшего психолога, то ли прозвучавшая вслух заранее заготовленная им фраза – что-то заставляет его замолкнуть, и доктор Перез профессионально, не навязывая толкования, подводит его к выводу: несметным количеством женщин в своей жизни, от мимолетной ночи до отношений длиной в пару лет, Мигель хочет восполнить недостаток любви и недоданную ему родительскую нежность. Он патологически не может быть верен ни одной из своих подружек, но и не терпит быть брошенным, как когда-то забросили его.

От доктора Переза Мигель ждет, помимо прояснения своих смутных догадок, практического решения проблемы, ибо, не обладая сильным интеллектом, он не способен самостоятельно развить тему. Этот пациент несимпатичен Перезу не только потому, что с ним нельзя, как с Хорхе, перебрасываться цитатами из раздела «Структура личности» Фрейда, нельзя развивать аллегории конкретной ситуации и предполагать, что они будут правильно интерпретированы, а еще и потому, что интеллигентный Перез по природе своей не выносил низкопошибной вульгарности, как убежденный вегетарианец со стажем не выносит запаха жареного мяса. Мигель же упрямо хочет понять – прямо здесь, на приеме, – почему «среди всех телок, что у него есть, одна чувиха не западает на него уже много лет, хоть при этом и остается его любовницей». Думая об этом после сеанса, доктор брезгливо морщится; ему досадно, что вот уже год он не может сбить своего пациента с выбранной им дороги добиться взаимности от своей подруги какими-то иными способами, нежели как закрутить пять параллельных романов у нее на виду, о чем с гордостью сообщал Мигель с дивана.

– Сейчас-то я немного спокойнее стал, больше чем с пятью одновременно не завожу отношений. А когда моложе был, меньше семи или девяти баб у меня никогда не было.