– Эта старая история уходит корнями в толщу… гущу… пущу… кущу… короче, в глубь веков. Однажды, около ста пятидесяти лет назад, на западном перевале появился и поселился неизвестный человек. Никто не знал его имени, откуда он пришел и зачем. Просто в один прекрасный день он вышел из расселины за грудой камней и одним движением руки зарастил сломанную ногу лошади гонца эльгардского эрцгерцога. А потом развернулся и снова исчез. Пораженный курьер – имя его тоже осталось для истории неизвестным – спустился в долину и рассказал всем в деревенском трактире о том, что с ним произошло…
– Значит, старая карта не врет, – заметил Олаф.
– Да, – согласно закивал Гуго, – тогда не было еще Багинота, не было нашего прекрасного города, была лишь бедная пастушья деревушка, но про это я и хочу рассказать. Люди не поверили эльгардцу. Кто-то посмеялся, кто-то постучал по лбу – по своему, к счастью для того… Но трактирщик не поленился подняться на перевал, чтобы проверить истинность слов проезжего. Или их лживость, это уж как посмотреть… Но представьте себе удивление пастухов и путников, когда он вернулся к вечеру и объявил во всеуслышание, что загадочный человек действительно поселился в наших горах, и что он – отшельник, святой человек, потому что излечил его от косоглазия. Тут уж результат, если можно так выразиться, был налицо, в несколько дней слава его облетела соседние страны, и к перевалу, а, точнее, к неизвестному святому началось паломничество.
– Почему к неизвестному? – не удержалась царевна. – За столько лет могли бы и познакомиться.
– Он был не просто святой отшельник, – многозначительно взглянул на нее Гуго. – Он был молчальником.
– Мой отец тоже был не шибко разговорчивым, – парировал отряг. – Но каждый в королевстве знал, как его зовут и чего ему надо.
– Молчальник – это человек, давший обет молчания, – услужливо пояснил лукоморец другу.
– А может, он был просто немой? – предположил волшебник.
– Нет, – решительно ответил проводник.
– Почему ты так уверен?
– Потому что среди всех сотен и тысяч людей, приходивших к нему со всего Забугорья, он всё-таки выбрал одного человека, с которым говорил. Это был мой прадед.
– Тоже пастух?
Шепелявый замялся.
– Н-нет… Он был… не местный. Его мать родилась здесь, но семья ее переехала, когда ей было лет десять… и потом, когда мой прадед… отошел от дел… и стал думать, где бы ему поселиться… он выбрал эти места.
– Тоже какой-нибудь сборщик налогов в отставке? – скорее из вежливости, чем из желания узнать родословную их проводника, поинтересовалась Серафима.
– Н-нет… – неожиданно паренек снова стушевался. – Он был… придворный. Эльгардского эрцгерцога. Его… не эрцгерцога, конечно, а прадеда… звали Антонио Гааб… по прозвищу Шепелявый.
– Значит, это не твое прозвище, а прадеда, – произнес Иванушка с облегчением человека, получившего ответ на давно мучавший вопрос. – Превратившееся в фамилию.
– Да, – кисло кивнул Гуго.
– И ты говоришь, что этот ваш молчальник выбрал твоего прадеда на роль единственного на Белом Свете собеседника?
– Да, – снова кивнул багинотец, но теперь уже с важной гордостью. – И в первый же день святой человек сказал ему, что его имя – Бруно. А Багинотским его прозвали позже. Вот и вышло – Бруно Багинотский.
– Так ваш отшельник прославился своим целительством? – задал вопрос и конунг, не забывая при этом поглядывать и принюхиваться по сторонам.
– Да. Но не только, – торжественно сообщил Гуго. – Через моего прадеда он стал передавать сельчанам, что им надо делать, чтобы всегда жить в богатстве и преуспеянии.
– И что им надо было делать? – заинтересовался Адалет и полез в карман за блокнотом в предвкушении в кои-то веки сработавшего рецепта вечного довольства и достатка, несомненно связанного с древней и ужасной магией.
– Он настоял, чтобы Бараньи Надавыши – так по-дурацки называлась раньше деревня, – брезгливо поморщился юноша, – отделились от Лотрании, куда уходили все налоги и сборы, и стала самостоятельным государством. И чтобы доходы получала она не от шерсти и мяса овец, которые всё равно плохо разводились в наших краях, а от развлечения путников и помощи им.
– По первому пункту, мне кажется, Лотрания, стала возражать, – усмехнулась царевна.
– Да. Но перевал – единственный путь, по которому можно попасть в долину, и защитить его даже от тысячи солдат может десяток храбрецов с кучей камней и стрел. Ни в том, ни в другом недостатка у нас никогда не было.
– А в храбрецах? – вспомнив слова короля, сказанные утром, уточнила царевна.
Гуго опустил глаза и неопределенно пожал плечами.
– Прятаться за скалами и кидать на головы беззащитных солдат булыжники много храбрости не надо, – презрительно покривил губы конунг, опередив проводника с ответом.
Багинотец жалко кивнул, признавая нелицеприятную истину сказанного.
– А Эльгард, почуяв лакомый кусок, упущенный соседом, тоже долго не раздумывал? – Сенька оставила скользкий вопрос личной доблести аборигенов и вернулась к внешней политике.