После получасового инструктажа в комнате Адалета опергруппа по нейтрализации нежелательного погодного явления вместе с его генератором, как по научному обозвал маг-хранитель туманную тварь, снова спустилась вниз. Остатки утреннего пиршества были уже убраны, и по-деловому голые длинные столы и скамьи сухими линиями прочерчивали зал «Бруно» от стойки к выходу.
– Мы готовы, – возбужденно потирая пухлые ручки, проговорил волшебник. – Но, как и вчера, нам снова нужен…
– Я!!!.. Я пойду!!!.. – раздался из-за окошка отчаянный крик, рамы яростно распахнулись, дзенькнув мелкими стеклами, и в зал через подоконник ласточкой влетел, оставляя сапоги и кусок подола юбки в руках сердитых королевских гвардейцев, их старый знакомый.
– Ты?!.. – одна рука Олафа невольно потянулась к мечу, вторая – к топору.
– Я… – Гуго неуклюже приземлился на живот и подбородок, но тут же поднял напудренное лицо и умоляюще уставился на Ивана. – Пожалуйста?..
– Я же приказал его не впускать!!! Лишить!!! Разжаловать!!! Ославить!!! Изгнать!!! – подпрыгнул и неистово заорал король, и ухоженное лицо его налилось краской гнева и стыда. – Ты!!!.. Бесчестье нашего королевства!!! Да, мы не воинственный народ, но среди нас нет и не будет трусов и предателей!!! Стража!!!.. Сборище дилетантов, лентяев и бездельников!!!..
– А мы его и не впускали… А мы его и не признали… И не видели… Он вон как… Вырядился… Клоун… – хмуро тыкая тупыми алебардами в направлении Шепелявого, застывшего в коленопреклоненном положении, наперебой стали оправдываться со двора оставшиеся не у дел служаки, энергично подтверждая присвоенные им ранее эпитеты.
И только теперь собравшиеся в полной мере осознали, в каком виде предстал перед ними вчерашний антигерой.
– Больше всего тебе идет этот чепчик, – могучим усилием воли согнав зарождающуюся улыбку с лица, галантно сделала ему комплимент Серафима. – Кружева шантоньские?
– Мои… – багинотец втянул голову в узкие плечи и принялся напряженно изучать выщербленные камни пола. – Моль рукав у рубашки проела… собака… я отрезал… пришил… А чепчик – угол мешка из-под муки… Всю физию ей запорошил… Чешется… Чихать всё время охота…
– Ну а юбка? – уже не столько сердитая, сколько заинтригованная, полюбопытствовала царевна.
– Штора!!! Моя штора!!!.. – ухватился обеими руками за сердце хозяин.
– Ну арти-и-ист… – все еще сурово зыркнул на раскаивающегося непутевого проводника Адалет, но в голосе его отразился малозаметный, но неумолимый процесс глобального потепления отношений.
– И чего ты сюда приперся… шут?
Теплые воздушные массы наткнулись на ледник прозрачных голубых глаз непреклонного отряга. Под таким взглядом соврать было так же невозможно, как растопить вековую толщу льда одним дыханием.
И Гуго потупился.
Покраснел.
Поалел.
Потом побагровел.
Казалось, приложи к его щеке пучок сухой соломы – и мгновенный пожар «Бруно Багинотскому» гарантирован.
– Ну? – рявкнул отряг и угрожающе подался вперед. – Отвечай, или…
– Я… испугался… – еле слышно выдавил долговязый парень.
– Ну это новость вчерашняя, – резонно заметила царевна.
Если бы Гуго смог, он покраснел бы еще больше.[19]
– Я… уже сегодня… испугался…
– Начало многообещающее, – презрительно хмыкнул король и сердито скрестил руки на груди, олицетворяя собой непоколебимость багинотского правосудия, непреклонного и жесткого, как местные скалы. – И что заставило тебя струсить сегодня? Квохтание курицы? Звон стакана? Скрип дверей?
Неудавшийся проводник вздрогнул, поник головой и обреченно ссутулился.
– Я… испугался… что никогда больше не смогу вернуться домой… что мир за пределами долины такой огромный… а я такой маленький… и никогда там не был… Нет, конечно… там тоже люди живут… и я привык бы… наверное… – и без того негромкий голос багинотца сошел на шепот и стих, как дуновение летнего ветерка.
– Но наше предприятие действительно опасно, – опустился на одно колено Иванушка и с состраданием заглянул в потухшие глаза парня. – И ты… и мы все… любой из нас… в этот раз может остаться в тумане навсегда.
Гуго убито кивнул.
– Я… да… понимаю… навсегда… – несвязно забормотал он, устремив напряженно взор куда-то в четвертое измерение, и было непонятно, разговаривал ли он теперь с царевичем, сам с собой, или с кем-то незримым и неведомым.
– …но…. больше всего меня напугало… что если я уйду… то мою Эльму… уйти ее не отпустит семья… но до самой смерти… ее будут презирать… а это несправедливо… ведь она ни в чем… будут звать женой труса… а она храбрая… храбрее меня даже… и… и… ведь это я… я понимаю… это глупо… и я тоже дурак… и говорю не то… я ведь другое репетировал… про долг… про смыть позор кровью… про патриотизм… тоже… про… про… Какой я… идиот… Жалкий трусливый идиот… я знаю… Но я не смогу жить… зная… я…
– Уберите немедленно это ничтожное чучело, – резко махнул рукой Август успевшим перебраться через подоконник гвардейцам и повернулся к гостям, словно нелепый инцидент не только был исчерпан, но и не случался вовсе. – Ваше величество, ваши высочества, ваше премудрие… не волнуйтесь. Гогенцолль еще вчера нашел вам нормального…