Что такое популизм?

Помимо этих особенностей (которые объясняются моральными притязаниями популизма) есть еще и более практическая, приземленная цель: конституции должны работать на популистов, помогая им удерживать власть. Конечно, можно сказать, что и в этой цели присутствует моральное измерение, отсылающее к популистской картине мира: как единственные законные представители народа популисты должны вечно пребывать у власти. И если целью становится удерживание власти, тогда возникает вероятность, что популисты будут использовать конституцию как фасад, в действительности осуществляя совсем другую политику[97]. И они даже будут готовы пожертвовать конституцией, если она перестанет служить их целям. В этом отношении якобинцы действительно очень подходящий пример. Как показал Дэн Эдельстейн, популистов куда меньше заботит неукоснительное следование народному волеизъявлению, чем обычно думают историки[98]. Якобинцев волновало то, что народная воля может подвергаться моральному разложению, и они все свои надежды возлагали на некую форму естественного права, которая была бы совершенно независимой от реальной воли людей (и от присущих ей изъянов). Когда их же собственная конституция – и проведенные благодаря ей выборы – поставили под угрозу пребывание якобинцев у власти, они без колебаний тут же приостановили действие конституции и развязали террор против тех, кого они объявили вне закона.

Не все примеры популистского конституционализма так драматичны (не говоря уже о терроре). Недавний пример – конституция (под официальным названием «Основной закон») Венгрии, вступившая в силу с начала 2012 г. Ее принятию предшествовало рекомендательное «совещание с народом», в котором, согласно данным правительства, приняли участие 920 тыс. граждан[99]. Результаты этого совещания создатели конституции могли свободно интерпретировать таким образом, чтобы подогнать их под свою концепцию, заключающуюся в том, что парламентские выборы 2010 г. произвели «революцию в кабинках для голосования», по выражению победившей партии, получившей большинство (две трети) в парламенте (при том что по результатам реального голосования она получила 53 %, т. е. 2,7 млн голосов из общего числа избирателей в 8 млн). Плодом этой «революции» стал императивный мандат на установление того, что правительство обозначило как новую «систему национального сотрудничества», а также на принятие новой конституции. Виктор Орбан объяснил это так: «Люди… дали нам хороший совет, хороший наказ венгерскому правительству [по поводу принятия основного закона страны], и правительство его исполнило. Поэтому, когда критикуют венгерскую конституцию… критикуют не правительство, а венгерский народ… У Европейского союза проблемы не с правительством, как они хотят заставить нас поверить, на самом деле они нападают на Венгрию»[100]. Это уравнение – тот, кто нападает на правительство, нападает на венгерский народ – просто сногсшибательно. И к тому же оно очень поучительно, поскольку с редкой наглядностью демонстрирует логику популизма.

Преамбула новой конституции, или «национальный символ веры», выстраивает весьма специфический образ венгерского народа как нации, обреченной на выживание во враждебном мире, как добрых христиан и как этнической группы, которая четко отличается от меньшинств, «живущих рядом» с настоящими венграми. Что касается создания формальных конституционных механизмов, то они явно нацелены главным образом на то, чтобы популисты могли удерживаться у власти[101]. Ограничения по возрасту и квалификационные требования для судей были введены, чтобы отсеять профессионалов, отклоняющихся от линии правящей популистской партии, структура и круг полномочий конституционного суда (ключевая проверка властных возможностей правительства перед введением основного закона) были перестроены, а сроки пребывания в должности лиц, назначенных правящей партией, необычайно увеличились (во многих случаях до девяти лет), видимо, для того чтобы держать в узде будущие правительства.

Таким образом, венгерское правительство создало, по сути, то, что бывший судья Конституционного суда Германии Дитер Гримм назвал «эксклюзивной конституцией» (ее еще можно назвать узкопартийной): такая конституция высекает в камне ряд весьма специфических политических преференций, в то время как в непопулистских демократиях дискуссии вокруг такого рода преференций являются неотъемлемым элементом повседневной политической борьбы[102]. Более того, эта конституция исключила оппозиционные партии в двойном смысле: они не принимали участия в написании и принятии конституции, а их политические цели не могут быть реализованы в будущем, поскольку конституция резко сузила коридор политического выбора. Иными словам, при новом режиме создатели конституции могут удерживать власть, даже если проиграют выборы.