Что такое ППС?

– Да было однажды, попал он из-за режиссера. Этого, именно. Только сегодня, другого реального повода я не придумал – некогда. Так вот, другая задача: отбой! Пистолет верни. Напрягись, что-нибудь придумай.

– Ох-ё! – жалобно сжал виски ротный, – Опять!

– Давай, подполковник, надо! А, кстати, Потемкин тебе передал документы сегодня?

– М-мм… Вот они…

– Давай! – Цупов снова надел очки.

– Что скажете? – поинтересовался ротный.

– А ты как, доволен взводным?

– Ой, да все хорошо, только в мозгах у меня от него сквозняк… Все молча, молча, думал-придумал – ну а потом как…

– Но он же не народный депутат!

– То есть?

– Те много говорят, а делать – сам знаешь. Хотя, – добавил Цупов, – их помощники – такое творить способны!

– Понял. Но Потемкин: например, как это вот понять?

– Вот это? Рапорт по Лахновскому? А что тут понимать? – и Цупов, приподнявшись, выбросил бумаги в мусорник, – Вот так!

– А приколоть мне их, товарищ э… полковник…

– Ну, надо приколоть – приколи А написал Потемкин все верно!

***

Потемкина вызвал ротный:

– Показалось мне, что не хочешь ты экскурсоводом, а?

– Не хочу.

– Ну, так иди, да получай пистолет. Отставить экскурсию. У нас ведь работы – во!

Потемкин вздохнул, покачал головой и пошел в «подземелье».

«Не ворчи…» – хотел сказать ротный. Но Потемкин и не ворчал.

– Неплохо, скажу тебе, ты намекнул, где пистолет носить надо. Ромашкин, как видишь, понял. И подтвердил. Сказал за тебя свое слово – классно сказал! Будь пистолет у Ромашкина справа, как и у всех, и всегда – забрали бы, с автоматом вместе. А так – не нашли…

«Да, – опешил Потемкин, – сказал за меня! То, что я не сказал вечером, пистолет сказал ночью».

Он вышел и ротный не видел, какое смятение он подарил Потемкину похвалой. Мир не знал, о чем говорили Потемкин и Слава вчера. Как не знал и о том, что вообще говорили. Но Славика видел последним, и говорил с ним – Потемкин. Чувство вины, черной тенью, холодной пощечиной мертвой ладони, хлестнуло Потемкина:

Пуля в их разговоре, стала последней точкой. А мог ли иначе поставить ее Потемкин – чтоб все были живы? Он предлагал. Но точка, которую он предлагал, слетела плевком на асфальт. В ответ прилетела пуля!

«Выстрелив в прошлое из пистолета, – вспомнил Потемкин, – получишь в ответ выстрел из пушки!» «Или достаточно плюнуть, – продолжал он в печальной иронии, – и не обязательно в прошлое, для того, чтобы получить пистолетную пулю…»

Потемкин сжал губы – речь шла не о посторонних – о тех, кого знал, с кем вполне мог дружить. Но водители сделали то же и так же: плевали, сквозь зубы – на Лока и тех, кто считал их друзьями.

«Нет, – понял он, – точки в своей судьбе, каждый ставит своей рукой. И ничего с этим сделать нельзя…»

***

«Да, – повторил про себя Потемкин, – точки в судьбе своей каждый должен ставить своей рукой. Не иначе! Куда я ушел? – не забыл он о том, что ротный назвал его беглецом. В сюжете, который сложила граница, развязка настала здесь. До сих пор я не понял, что от себя убежать невозможно. А слышал об этом, так же, как слышали все…»

Правильность вывода не разбавляла горечи. «Каждому, – вспомнил Потемкин участников действа, – я мог подать руку. Передел продиктован временем, а перед ним все равны, и каждый проявит свой истинный образ – Истинный свет луны. Будь время другое – иначе сложились бы судьбы. Но передел не бывает вечным: не строить всю жизнь, фундамент – потом идут стены. Нашему времени выпало первое…» – понял Потемкин.

Захлопнув решетки, он спрятал ключи и по гулким ступеням – из каменных сводов – направился вверх. Там жизнь текла, стократно богаче и ярче любых раздумий. Там ветер в лицо, и там солнце…

«Я обратился к Потемкину, – думал Лок, – как пострадавший, за помощью, а он заставил меня раздеться: от верхней одежды, до самой сути… Так принято что ли, у русских сыщиков? Или действительно, правда за ним – все находится в нас?»

Если прав был Потемкин, одно поражало: «Неужели так много находится в нас?!»

Мама

А мама спокойно заснула сегодня, под утро. Счастье и боль за своих детей, всегда рядом. Они идут вместе: по разным обочинам той же дороги, по имени жизнь. Судьба клонит попеременно: то к правой, то к левой обочине. С вечера думала мама о том, что сказать бы Виталику надо: про дьявола в деньгах: «Ну, бог с ним – ты молод, смеешься… Другое скажу: эти деньги, шальные, прожечь себя требуют: руки заводят, мозги пьянят… А то и – к другой крайности клонят – яблоком-сушкой спекают душу. Такая она ведь, Виталик, душа скупердяя. А ты же хороший, ты добрый, я помню, Виталик…»

Она улыбнулась: Виталик до школы, и в школе, всегда был отзывчивым, щедрым. Какой скупердяй? Но от мысли о том, что «пьянят» и «заводят руки» – болело сердце. «Сынок, не дай бог, натворить что-нибудь! Не дай бог, ты подымешь руку! А могут они это, могут: сколько душ, наизнанку выдранных; сколько смертей из-за денег!

Соблазн, сынок, вскипает недолго, да выльется так, что остыть, порой жизни не хватит. А то и в крутом кипятке, не дай бог, сварит – и жизнь оборвется…»