2К полудню буран захирел и сдал,Упал и рассыпался вдруг на части.Упал, будто срезанный наповал,Выпустив солнце из белой пасти.Он сдал, в предчувствии скорой весны,Оставив после ночной операцииНа чахлых кустах клочки седины,Как белые флаги капитуляции.Идет на бреющем вертолет,Ломая безмолвие тишины.Шестой разворот, седьмой разворот,Он ищет… ищет… И вот, и вот —Темная точка средь белизны.Скорее! От рева земля тряслась.Скорее! Ну что там: зверь, человек?Точка качнулась, приподняласьИ рухнула снова в глубокий снег…Все ближе, все ниже… Довольно! Стоп!Ровно и плавно гудят машины.И первой без лесенки прямо в сугробМетнулась женщина из кабины.Припала к мужу: — Ты жив, ты жив!Я знала… Все будет так, не иначе!.. —И, шею бережно обхватив,Что-то шептала, смеясь и плача.Дрожа, целовала, как в полусне,Замерзшие руки, лицо и губы.А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:— Не смей… Ты сама же сказала мне…— Молчи! Не надо! Все бред, все бред!Какой же меркой меня ты мерил?Как мог ты верить?! А впрочем, нет,Какое счастье, что ты поверил!Я знала, я знала характер твой.Все рушилось, гибло…Хоть вой, хоть реви!И нужен был шанс, последний, любой.А ненависть может гореть поройДаже сильней любви!И вот говорю, а сама трясусь,Играю какого-то подлецаИ все боюсь, что сейчас сорвусь,Что-нибудь выкрикну, разревусь,Не выдержав до конца.Прости же за горечь, любимый мой!Всю жизнь за один, за один твой взгляд,Да я, как дура, пойду за тобойХоть к черту! Хоть в пекло!Хоть в самый ад!И были такими глаза ее,Глаза, что любили и тосковали,Таким они светом сейчас сияли,Что он посмотрел в них и понял все.И полузамерзший, полуживой,Он стал вдруг счастливейшим на планете.Ненависть, как ни сильна порой,Не самая сильная вещь на свете!