Что там впереди, за поворотом?

Работать не пошла, всё равно не возьмут – паспорта нет. И мой стал какой-то раздражительный, хмурый. Вздрагивал от каждого звонка в дверь. Иногда ходили в кино, ресторан. И вдруг я стала замечать, что очень завидую моим ровесникам. Весёлые, беззаботные, хотя и нет у них ни машины, ни золотого кольца, ни взрослой причёски, ни модных тряпок – всего, что имела я. И если они с интересом и завистью рассматривали меня, встречая на улице, я знала, – пройдут мимо и тут же забудут.

И остался у меня единственный товарищ – телевизор. Так и промучилась зиму. В марте у мужа был отпуск, и мы поехали в Ригу. Просто так, посмотреть город. Прожили в нём несколько дней. Но что бы я ни увидела, ничему не удивлялась. Стала злой и заводилась из-за всякого пустяка.

Однажды пошли на концерт органной музыки в Домский собор. Наши места оказались в последнем ряду, крайние. Я очень обрадовалась – можно спокойно окна из цветных стёклышек рассмотреть или подремать, или «удочки смотать», не мешая никому.

Зал приглушённо гудел, потом стало тихо и зазвучал орган. Я в первый раз его слышала и насторожилась. Мелодии не было. Была музыка. Она звучала далеко и высоко.

А потом музыка заполнила весь зал, она звучала отовсюду. И вдруг мне стало тревожно и страшно. Я осталась совсем одна, всеми брошенная и забытая. И горько мне стало, и обидно. Ну, пусть я глупая и взбалмошная, пусть я ещё совсем маленький человечек, но зачем со мной так. Не надо так…

Орган уже не пел, а злорадно рокотал, и эти торжественные, могучие звуки словно заталкивали меня в мрачное подземелье. Мне стало жарко. Сердце стучало в груди, горле, затылке, глазах. Я задыхалась и не заметила, как заплакала.

Я проклинала свою любовь, которая оказалась обыкновенным распутством, ненавидела людей, которые должны были бы удержать меня, а удержать не захотели, мне хотелось орать: «Девка! Шлюха! Так тебе и надо! Чтоб ты, скотина, родила в пятнадцать лет! Чтобы тебе люди в морду плевали!» Так я познакомилась с органом Домского собора.

На следующий день, пока муж бродил где-то, я сбежала домой, оставив в номере записку: «Уезжаю. Тебя и себя ненавижу. Прощай».

Попросила у матери прощения. Вечером пришла тетя Клава, мамина подружка, я и ей во всём покаялась. Она принесла из кухни щётку и стала бить меня палкой, приговаривая: «Вот тебе за мать. Вот тебе за твою любовь. Вот тебе за позор...»

Я забилась в угол, молчала, не плакала, только подставляла руки. Мать плакала.

Он пришёл через несколько дней, пьяненький, испуганный. Я даже говорить в ним не стала. Открыла дверь и опять закрыла, словно за ней никого и не было. Но когда увидела в окно, как он медленно идёт по снежно-водяной каше к остановке автобуса, так жалко его стало, выбежала, накинула пальто, но дверь казалась уже запертой. Ключ мать не дала.

Он больше не приезжал. Письма присылал, но прочитать их мне не удавалось, мать успевала вытащить их из почтового ящика раньше и тут же сжигала.

А как люди на меня после всего этого смотрели, знаешь?.. Хотела удавиться...

Вот и всё.

А сейчас и на жизнь не в обиде, и радоваться особенно нечему. И если хоть кто-нибудь замуж позовёт, пойду не задумываясь, потому что ни золота, ни любви с большой буквы мне не видеть – каждый должен платить по своему счёту... Любой мужчина поверит, что я люблю его... В любви можно врать и днём, и ночью, мы, женщины, это хорошо умеем... Только ничего этого не будет. Врать, дура, по-крупному не умею, не хочу. За старые грехи расплачусь сполна, может быть и слишком, но тёлкой, которую кто погладит, того она и полижет, быть не хочу.

А это плаванье? Думаешь, на подвиги потянуло? Нет. Просто всю жизнь я мечтала о старшем брате. Странное сейчас время. Народу вокруг полно, разных товарищей-приятелей, и выпить есть с кем, и спрятаться есть за кого, и об умных вещах поговорить, а вот прийти поплакать не к кому...

Таня вздохнула и замолчала.

Странная исповедь. Одна история – вся жизнь. Странная девочка. Могла бы мелкие детали не рассказывать, но тогда бы получилось: полюбила – разлюбила. Просто. Серо. А люди всегда в своих ошибках ищут себе красивые оправдания. Так и Таня. С Мартой бы её познакомить. Молоко на губах ещё не высохло, а жизнь уже кувырком пошла. А почему? Поспешила яблоко укусить и... подавилась. Когда человек подавится, его сильно хлопают по спине. Говорят, помогает. Я бы хорошо хлопнул.

– Таня, ну а что потом было? – участливо спросил я.

– Ничего, – грустно улыбнулась она и повторила, – ни-че-го.

Три года – ничего. Интересно. Тут за один день, как например сегодняшний, столько событий произошло – не сразу поймёшь, что к чему, а у неё – три года – ничего. Объяснить? Не поймёт. Ей проповеди не нужны, ей приятнее жить мученицей.

– Что же ты не объясняешь мне, что всё образуется, что впереди у меня дорога, усыпанная розами? – словно прочитав мои мысли, с улыбкой спросила Таня.

– Не хочу, – ответил я, глядя на звёзды, – поздно. Спать пора. Утро вечера мудренее. Утром и поговорим. После такого суматошного дня нам обязательно должны присниться красивые сны... Спокойной ночи, сестрёнка.