Что там, за поворотом?

Потом Гвоздь стал смотреть на небо, в котором собирались, громоздились тучи. И Витя очень удивился: лицо Гвоздя стало совсем другим. Вроде подобрело, не было таким напряженным и резким, и в глазах была теперь не пустота, а, похоже, задумчивость. И даже печаль, честное слово, была в этих недавно пустых глазах.

— Дождь будет, — сказал Гвоздь, — теплый, грибной. После такого дождя боровики первые пойдут. Недолгие. Дней на пять. И все. Потом жди их в августе. — Он вздохнул, посмотрел на Витю, и опять лицо его стало хмурым, глаза сделались пустыми. Странная пустота была в них, будто стеклянная.

«Чудной», — опять подумал Витя.

— Корешочки! — поманил мальчиков Пузырь и пошел вперед приплясывающей походкой.

В грязном углу за какой-то будкой Пузырь вручил Вите и Репе по пятерке.

— На карманные расходы. — Он потрепал Репу по подбородку. — От щедрот наших.

Непонятно! Это же потрясающе! Заработать пять рублей, считайте, за так, за здорово живешь! Никогда у Вити Сметанина не было сразу столько денег. Можно пятьдесят раз сходить в кино! Можно купить тридцать порций мороженого! И вообще, это же целое состояние.

Подошел Гвоздь, сказал:

— Ну, что, братва? Пора и на зуб чего положить, а?

Мальчики промолчали, а Пузырь весело откликнулся:

— Идея пришла вовремя! Массы поддерживают?

— Перекусить можно, — солидно сказал Репа.

А Витя испытывал непонятное смущение и неловкость: или на эти деньги, что им дали, надо еды купить?

— Ладно! — подмигнул мальчикам Пузырь. — Сегодня угощаю я. Двинули на лоно природы! Оно у нас тут рядом, под боком.

Пузырь и Гвоздь зашагали к выходу.

— Пошли! — потянул Репа Витю. — Не отставай!

— А куда? — прошептал Витя; ему стало, если уж быть честным, немного страшновато.

— Сейчас узнаешь! — привычно отрубил Репа.

Сразу за забором барахолки начинался молодой парк: рядами шли березки, кусты боярышника; были тут поляны, уже заросшие густой травой, и над мохнатыми шапками кашки трудолюбиво жужжали пчелы.

— Вот тут и раскинем лагерь, — сказал Пузырь, когда они зашли в заросли совсем юных берез, многие из которых были высажены этой весной, стояли с аккуратными подпорками. — Тишина, прохлада, воздух. — И он пропел:

Не слышно шума городского...

Затем Пузырь с размаху упал под куст боярышника, перевернулся на спину, надвинул на глаза кепку и — вот удивительно! — сразу сонным голосом сказал:

— Гвоздь! Жми в гастроном, все — соответственно. А вы, корешочки, сидите тихо. Мы, Николай Вторый, спать будем.

Гвоздь молча повернулся и ушел, а Пузырь тут же заснул, слегка похрапывая.

Репа поманил Витю в сторону, и мальчики расположились тоже под кустом, в тени, во влажной траве.

— Он сразу засыпает, — тихо сказал Репа. — Стоит голову опустить — и готово, спит.

— Чудеса! — прошептал Витя.

— Хорошо, что на еду свои деньги тратить не будем, — сказал Репа.

— Почему? — удивился Витя.

Репа внимательно посмотрел на Витю; его веснушчатое лицо было серьезно и задумчиво.

— Ладно, скажу. Как другу. Только, если трепанешь...

— Репа, да ты что! — возмутился Витя.

— Понимаешь, матери на платье откладываю. Хочу подарок сделать. Дарят ей всякие... — Репа оглянулся на спящего Пузыря. — А я сын родной.

Витя увидел, что глаза Репы стали очень взрослыми.

— А она знает? — спросил Витя.

— Что ты! Секрет! Сюрприз будет. У нее двадцать третьего июня день рождения. — Репа перешел на еле слышный шепот: — Думаешь, я с этими бандюгами связался бы?

— Они бандиты? — одними губами прошептал Витя и почувствовал, что лицо его покрывается потом.

— Натуральные, — шептал Репа. — Гвоздь за хулиганство вроде сидел. А Пузырь... Он у них главный.

— Репа! Зачем же ты с ними?..

— Заскулил, — перебил Репа уже довольно громко. — Не нравится — катись. Ну, не маменькин ты сынок, да?

Витя промолчал, и темная обида стала заполнять его.

— Ты ничего не понимаешь! А я хотел... — Витин голос стал тонким и очень не понравился ему. — Хорошо, Репа, я ничего... Знаешь, возьми мои деньги. Мне ведь не очень нужно.

И Репа сказал просто:

— Спасибо, я возьму.

И тут пришел Гвоздь, шумно дыша, на лице его были возбуждение, предвкушение удовольствия, он держал в руке бумажный пакет, из которого торчали горлышки бутылок, и карманы его брюк оттопыривались.

— Свистать всех наверх! — громко сказал Гвоздь.

— Народы! К столу! — Оказывается, Пузырь уже проснулся, сидел под кустом, зорко смотрел на Гвоздя, и сна совсем не было на его круглом, одутловатом лице.

«Непонятный какой-то», — подумал о Пузыре Витя.

На газете, разостланной под кустом, появились бутылка водки, темные бутылки пива, колбаса, сыр, зеленый лук, буханка черного хлеба, вареные яйца с мятыми боками. Пузырь извлек из кармана замусоленный стакан.

— Ну? — насмешливо посмотрел он на Витю, и у мальчика что-то екнуло внутри. — Приобщимся? — И он щелкнул желтым ногтем по бутылке водки.

Витя в ужасе замотал головой.

— Мамочка не велит? — зло спросил Пузырь.

— Да не приставай ты к парню, — сказал Гвоздь.

— Мы лучше пива выпьем, — сказал Репа.

«Я никогда в жизни не пил пива», — подумал Витя, и ожидание нового, недозволенного волной прокатилось по нему.