Что-то гадкое в сарае

Мы вперились друг в друга.

— Воистину, — вот что в конечном счете изрек я. Уходя вскоре после, я заметил, что начальник уже вел себя так, словно полагал, будто завоевал хорошего друга. У меня же, со своей стороны, имелось особое мнение.

Мне все же не пришлось добираться домой на такси — мне ссудили патрульную машину в комплекте с водителем. По прибытии я предложил ему фунтовую банкноту, от коей он выносливо отказался. Выпить ему тоже не захотелось: должно быть, он счел меня шпионом из Комиссии по присвоению званий, благослови его боженька. Согласился принять же он — для передачи Полицейскому спортивному фонду — бутылку кипрского хереса, кою кто-то из нас непредумышленно выиграл в вещевую лотерею, если вы знаете, что это такое. Мне стало мучительно больно за того бессчастного атлета, кто завоюет эту пагубную бутылку, но, в конце концов, все отдают себе отчет в риске, поступая на службу в Органы, не так ли?

С бычьим языком следует расправляться следующим образом: просите мясника две недели подержать его в маринаде — при этом отметая прочь мясницкие слезные мольбы вынимать продукт через восемь дней, дескать, так положено. Затем любовно прополаскиваете и запихиваете в минимальнейшую кастрюльку, способную его вместить, начиняя все лакуны изобилием лука, моркови и прочей огородной травы. Заливаете сверху опивками вина, пива, сидра и — коли позволит кухарка — сочным густым желе с самого поддона жаровни. Затем пускай подумает в самой глубине духовки — пока вам достанет сил терпеть: после чего выхватывайте, пришпиливайте к разделочной доске скобою из вилок и — возносите благодарственную молитву Тому, Кто даровал языки немотствующему быку. (Разумеется, можно дать ему остыть, и тогда резаться он будет изысканнее, но вы поймете, что съесть его удастся меньше.)

Я, собственно, своим неуклюжим манером пытаюсь сообщить вот что: на ужин у нас был горячий язык, поданный с восхитительно горькими вершками репы, а также парой-другой «пом дюшес»[163] для красоты. Эрик и Иоанна оправдались достойно, однако не мог же я не догадываться, что меня окружают лучшие из лучших.

Позднее, утонув в подушках и абрикосовом бренди, я уловил-таки негармоничную ноту. Джок, убирая остатки преломленных мяс, обряжен был в черное джерси или же гернси, черные штаны, черные кроссовки и вид имел человека, запросто могущего быть экипированным каким-либо смертоносным оружием.

— Что это? — вскричал я. — Что это? Ты снова смотрел телевидение? Ну сколько раз можно тебе повторять…

— Так мы ж идем сегодня, мистер Чарли, нет? В часовню, помните?

Сказать правду, я совершенно об этом забыл. Не стану делать вид, будто бычий язык обратился у меня в желудке в прах, но признаки недовольства своей судьбой он ощутимо начал проявлять.

— Придется отложить, Джок; я забыл раздобыть кочета.

— Мы с вотцом Эриком его днем забрали. Славный птиц, к тому ж, черный, как ваша шляпа.

Я выпил весь кофе, что оставался, и заглотил пилюлю, подсунутую мне Джоком. Затем, в согласии с моим обыкновением при посещении Сатанинских Месс в промозглых средневековых часовнях, я упаковал в портфель несколько неприкосновенных запасов, как то: «ликер-шотландэз», фунтик бутербродов с фазаньими грудками и небольшую банку «патэ де льёвр»[164]; по размышлении добавил грубую и теплую пижамную пару — кто знает, где доведется мне провести ночь? — а также, памятуя об увещеваниях Иоанны, зубную щетку и зубной порошок.