Что-то в большом городе (СИ)

Ольга Тимофеевна ушла в сторону кухни, а Герман взял Марьяну за руку и повел в спальню.

Марьяна изо всех сил боролась с накатывающей сонливостью. Может, это был какой-то неправильный кофе? Почему ей так сильно хочется спать? Борьбу это Марьяна проигрывала. И поэтому все так же безропотно подняла руки, когда Герман потянул вверх ее джемпер. И повернулась спиной, чтобы он расстегнул замок на юбке. А потом на ее плечи лег шелк халата.

— Этот — или другой?

Марьяна заставила себя запахнуть халат с лотосами и завязать пояс.

— Этот.

— Тогда ложись.

Герман дождался, когда она ляжет в кровать, укрыл одеялом, а потом вышел.

Если бы могла — Марьяна бы удивилась. Может, попыталась бы проанализировать такое его странное поведение. Но она не могла. Она не знала, чем можно победить эту апатию. Может, и правда, горячим шоколадом? Или надо просто закрыть глаза и в самом деле поспать?

Где-то, кажется, далеко, хлопнула дверь. Это ушла Ольга Тимофеевна. А через некоторое время в спальню вошел Герман с кружкой в руках. Он избавился от пиджака и закатал рукава белоснежной рубашки. И выглядел так… Так, что апатия все-таки стала куда-то отступать.

— Ты любишь корицу? Ольга Тимофеевна сказала, что шоколад вкуснее с корицей.

— Не то, чтобы люблю, но…

— Хочешь, налью другой, там есть еще. Корицу добавлять не буду.

— Давай этот.

Марьяна пила густой и вкусный шоколад. С корицей и вправду хорошо. Пила и чувствовала, как Герман сел на кровать рядом. Как смотрит на нее. А она снова боялась — или не могла — смотреть на него. Так же, не глядя, отдала пустую кружку, которую Герман отправил на тумбочку.

— Спасибо. Очень вкусно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Только спать почему-то хочется.

— Ложись. Юся сказала, что это нормально. Что ты можешь захотеть спать.

Юся сказала… Уже успел обо всем переговорить с Юсей.

— Ложись, Марьяна, — он встал, поправил подушку в изголовье. — Если хочешь спать — поспи.

— Полежи со мной.

Ее эти собственные слова удивили. Но не то, чтобы очень сильно. Просто сил уже на удивление, на рефлексию — да вообще ни на какие эмоции уже не осталось. Она так нуждалась в Германе. Неужели это преступление — нуждаться в любимом человеке? В отце своего ребенка?

Герман после паузы осторожно кивнул. Обошел кровать, лег с другой стороны, придвинулся. И, наконец, обнял. Очень осторожно.

— Прости меня, — от неожиданности Марьяна вздрогнула, а руки Германа сжались чуть сильнее. А его губы прижались к ее шее… — Пожалуйста, прости. Я не должен был на тебя кричать. Не должен был пугать тебя. Я… просто… черт… Это так неожиданно, и я… прости меня.

Марьяна и так с трудом воспринимала эти неожиданные слова. А Герман вдруг обнял ее совсем. Двумя руками прижал спиной к своей груди. Поцеловал в плечо. И словно мало этого — его рука скользнула и легла ей на живот. Так, будто… будто…

И тут Марьяна сдалась. Судорожно всхлипнула, прикусила губу, задышала часто носом… Не помогало. Изнутри рвались слова. И не остановить их.

— Маша, Машенька моя, что случилось?!

— Я… люблю… тебя… — совершенно безвольно прохлюпала Марьяна, уже не сдерживаясь. Герман обнял ее крепче и принялся гладить — по шее, по плечу, по спине.

— Ну, вот и хорошо… вот и умница…. Только плакать зачем?

— Я… тебя… люблю… — продолжала хлюпать Марьяна.

— Тихо-тихо-тихо… — Герман не прекращал ее гладить и негромко говорить. Говорить что-то совершенно не то! — Вот и молодец, вот и хорошо. Плакать зачем? Плакать нам Юстинья Ефимовна запретила.

— А ты меня?.. — Марьяна могла исключительно хлюпать.

— Ну конечно и я тебя.

— Гера! — тут ее просто прошило, и Марьяна дернулась, села и повернулась к нему лицом. — Ты нормально сказать можешь?!

Герман тоже сел. Они, наконец, посмотрели друг другу в глаза.

— Я тебя любою, — абсолютно серьезно сказал Герман. — Как может быть иначе?

Как хорошо, когда у тебя кружится голова, а ты в это время в кровати. И все же это не страхует тебя от глупых вопросов.

— Сильно любишь?

— Очень сильно, — все так же серьезно ответил Герман.

— Как Лину? — Марьяна выпалила это и замолчала. Ей, наверное, это надо было. Нет, не наверное. Совершенно точно надо знать, что для нее и Германа нет запретных территорий и красных линий. Что они могут поговорить обо всем.

Герман молчал. Смотрел ей в лицо и молчал. А Марьяна не могла сейчас понять ничего. Кроме того, что ей нужен какой-то ответ. Совсем окончательный. Только губы сами собой двигались.

— Ты ее любил?