Что упало, то пропало

Сью, с которой мы встречаемся на паб-квизе, видела, как Том скандалил с Гэвом – он ходит по улицам и просит «денежку на чашку чая», местные все ему помогают. Том же набросился на него и заявил, что вызовет полицию, если Гэв не уберется. Нам со Сью это совсем не понравилось. Мы решили, что Том специально всем угрожает и видит опасность в любом, кто отличается от него самого. Но однажды из окна маминой спальни я наблюдала сцену, которая заставила меня проникнуться к нему сочувствием. Том стоял на улице с пожилой парой, вероятно, своими родителями. Они были очень хорошо одеты, женщина с изысканной сединой, высокий мужчина с опущенными плечами, что говорило о сколиозе.

– Вот наш дом, – говорил Том голосом уверенным, но с нотками надежды. Он хотел, чтобы его похвалили, и ничего не мог с собой поделать. Мне показалась трогательной эта потребность взрослого мужчины в одобрении.

Я вздрогнула, услышав резкий и ворчливый ответ его матери:

– Очень оживленная дорога.

И только в конце мая мне довелось провести вместе с ним какое-то время. Он уехал на Каннский фестиваль. Всего за несколько дней до этого Эйлса спросила, не могла бы я прибраться перед домом, пока нет Тома, «чтобы он меня не доставал». Боюсь признаться, но я все откладывала и откладывала, и вышла в сад только в воскресенье, чтобы хоть что-то сделать. Предполагаю, что от моих усилий было мало толка.

Я слышала их, но не видела из-за высоты живой изгороди. Том первым вышел из входной двери, значит, уже вернулся из командировки.

– О, ради всего святого, закончишь с этим потом. Не конец света, – крикнул он, стоя на крыльце.

– Да, да, да, – прозвучал в ответ голос Эйлсы из глубины дома.

Другая реплика:

– Боже мой, да что же тут происходит?

Затем:

– Наконец-то.

В это время у их дома строили разворотный круг и участок был отделен от дороги временным забором из гофрированного железа. Не будь забора, они сели бы в машину и уехали, не заметив меня. Но в тот день они впятером шли пешком на соседнюю улицу, где приходилось парковать огромный джип.

– О Верити! – воскликнул Том, увидев меня, согнувшуюся в своем дворе. – Вот это чудеса!

– Рада вас видеть, Том.

Он загорел, в уголках глаз виднелись тоненькие белые линии морщинок, и они, казалось, еще больше подчеркивали голубизну его глаз. Он постучал пальцами по верху калитки.

– Прекрасно, – сказал он, не поясняя, что именно тут прекрасного, и кивнул.

Позади в ожидании стояла его семья. На Эйлсе было слишком много одежды: черные колготки, джинсовая юбка до середины икры и, как обычно, несколько слоев из кофт и рубашек.

– Мы идем обедать в паб, – объявила она. – Сегодня такой великолепный день. Нам всем не помешает немного проветрить мозги.

– Это замечательно.

– Паб «Черная овца» в районе Уимблдон, – сказала Эйлса.

– Давно хотело добраться до Уимблдона, но пока так и не решилась.

– Вы никогда там не были? – Том отпрянул с показным удивлением. – Но это же совсем близко.

– Не так уж и близко, – заметила Мелисса.

На лице у нее были остатки не до конца смытого макияжа – серые разводы на нижних веках, покрасневшие глаза. Я разглядела облегающее черное платье, точнее его подол, которое она надевала в прошлую субботу на какую-то вечеринку. Сейчас поверх него она натянула свободную серую толстовку, на которой неровными буквами в стиле граффити было написано слово «Багаж». Она выглядела угрюмой и мрачной, возможно, они поссорились.

– Верити не водит машину, – объяснила Эйлса. – А когда ее мать была жива, она не любила, чтобы Верити куда-то уезжала. Так что сейчас она наверстывает упущенное, так ведь?

– Есть автобус… – заметила я. – Придется сделать пересадку, но я часто думала об этой поездке.

Макс протянул руку между досками забора и погладил Моди.

– Она может поехать с нами, – сказал он.

– Нет, я не хочу вам мешать и…

– Вы должны поехать с нами, – объявила Эйлса и, нахмурившись, посмотрела на Тома. – Разве нет? Она столько сделала для Макса. Да. Вы должны поехать!

Тома вроде бы даже позабавило это предложение. Он оглядел газон перед моим домом.

– Конечно, вы сможете здесь закончить, когда вернетесь, – сказал он.

Эйлса убедила Мелиссу пересесть назад, на дополнительное сиденье в багажнике, и настояла на том, чтобы я устроилась впереди, сама она втиснулась между близнецами. Она очень старалась, чтобы всем было удобно.

– Ну, все довольны? – уточнила она, потом попросила меня рассказать Тому про мою студенческую жизнь на севере Лондона и о моем друге, профессоре Оксфордского университета.

Том учился в Кембридже, сказала она (хотя я и так это знала по фотографии у них в туалете на первом этаже).

– Это было так давно, – вздохнул он. – Хотя в Каннах я столкнулся со старым приятелем по колледжу. Забавно, да? Он теперь кинопродюсер.

Он рассказал историю, где упоминались набережная Круазетт, красная ковровая дорожка, вечеринка журнала Vanity Fair.

– Вы когда-нибудь бывали на юге Франции? – спросил у меня Том.

– Нет, – сказала я и, немного подумав, добавила, что у меня на самом деле даже нет паспорта, и я вообще никогда не бывала за границей.