Что упало, то пропало

Она была в ярком платье в восточном стиле с длинными рукавами, украшенном пурпурными и бирюзовыми завитушками. Ступни у нее были голые, кошачьи глаза густо подведены. На Томе была свободная голубая рубашка с цветочным узором с накрахмаленными воротничком и манжетами. Они оба могли привлечь внимание одной только яркостью своих нарядов. Он вертел ее в руках, будто пытался изобразить джайв, она спотыкалась о его ноги, и они смеялись. Они двигались и вместе, и отдельно, словно ничто в мире их не волновало. Казалось, что все у них прекрасно, они вместе и счастливы.

Секунду или две я стояла неподвижно. Том обнимал Эйлсу за талию, потом внезапно откинул ее назад. Одна из женщин была вынуждена резко отпрянуть. Потом Том снова притянул жену к себе, на мгновение плотно прижал, опять отбросил назад, снова притянул и прижал к себе.

Теперь я понимаю, что это было представление, специально организованное для публики. Они знали, что за ними наблюдают.

Далила стояла в одиночестве на другом конце комнаты, прислонившись к стене, с бокалом просекко в руке. Ее волосы были стянуты в обычный пучок с безыскусными завитками, а на губах красовалась темно-красная помада, из одежды она выбрала белое атласное платье. Меня поразило выражение ее лица. Там не было тоски, сожаления, негодования или какой-то еще эмоции, которую я могла бы четко определить. Но я заметила что-то в ее взгляде. По выражению глаз, сжатым губам и положению подбородка у меня создалось впечатление, что дышит она очень осторожно.

Танец закончился, его сменила медленная баллада. Играла гитара, а печальный голос пел про английскую розу. Том поклонился, прижал руки к груди, извиняясь перед Эйлсой, и оставил ее на танцполе. Он прошел мимо меня в другую часть комнаты, а затем в коридор. Прибыли еще гости. Я видела, как он приветственно поднимает руки – движения были вычурными, – и слышала его сухой смех.

Эйлса меня не заметила. Я надеялась, что и не заметит. Не хотела с ней разговаривать. На самом деле, я понял, что не могу этого вынести. Подожду несколько минут, чтобы убедиться, что Том ушел из коридора, и тогда, когда никто не будет смотреть в мою сторону, ускользну. И я на самом деле начала продвигаться в направлении выхода, когда увидела Макса, поднимающегося из кухни в гостиную с подносом в руках. Его волосы были намазаны гелем, и на них остались заметные следы от расчески. На нем была рубашка в белую и голубую клетку, застегнутая на все пуговицы. Сердце у меня сжалось.

– Хотите попробовать? – предложил он мне, протягивая поднос.

– Макс! Рада тебя видеть. А что это?

– Думаю, что ростбиф в йоркширском пудинге[31]. Не уверен.

Я взяла одну штучку и опустила в чашечку с соусом из хрена.

– Кажется, ты угадал. Хорошо проводишь время?

– Мама сказала, что только что приехали люди, которые делают кулинарное шоу. Поэтому я решил посмотреть…

Он вытянул поднос перед собой, я кивнула, наблюдая, как Макс подныривает под чьи-то руки, протискивается за спинами к двери, ведущей в коридор. Поднос то и дело опасно наклонялся.

Он добрался туда как раз в тот момент, когда гости с Томом заходили в комнату.

Теперь я знаю о них гораздо больше. Это были Рики Эддисон и Пиппа Джонс из успешной продюсерской компании Stirfy TV. В тот раз я могла говорить только про первое впечатление. Я видела их совсем недолго. Он оказался полноватым мужчиной с бритой головой и выглядел чрезвычайно уверенным в себе. Она показалась мне маленькой и легкой и похожей на хиппи. Том обнял Пиппу (она фактически оказалась у него под мышкой), но смотрел через плечо на Рики, смеялся над чем-то, что тот сказал, изображая то ли хозяина, то ли подхалима. Скорее, это было что-то среднее между радушием и лестью. Поэтому он не увидел Макса с подносом, приближавшегося к ним.

Макс сделал шаг, как раз когда Том, который все так же смотрел через плечо, сделал шаг навстречу сыну. Послышался грохот, ругательства, и атмосфера в том углу комнаты мгновенно изменилась – люди отодвинулись в сторону, другие съежились, ростбиф в пудинге разлетелся по полу. Макс то и дело извинялся, повторял, что сожалеет о случившемся.

– Да ерунда, забудьте. Забудьте, – говорила Пиппа.

Рики смеялся, Том ругался и отряхивал платье Пиппы салфеткой.

– Извинись, – сказал Том Максу.

И Макс, в голосе которого стыд звучал как гнев, сказал:

– Я уже извинился.

– Еще раз, – приказал Том.

– Я извинился еще раз, – ответил Макс, лицо которого покраснело, а из глаз текли слезы.

Начался хаос. Кто-то побежал за тряпками, метлой и совком, и мне не составило труда проскользнуть мимо. Я бросилась вверх по лестнице и догнала Макса как раз, когда он собирался запереться в ванной.

– Макс! – сказала я, не давая захлопнуть дверь. – Впусти меня.

– Зачем? – спросил он. Глаза его были зажмурены, нижняя губа дрожала.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Зачем?

– Просто нужно.

Он впустил меня, я вошла и прикрыла дверь. Он сел на пол, сжавшись в комок. На новой рубашке расплылось жирное пятно.

– Я бесполезен. Я все только порчу.