Что упало, то пропало

В моих руках, откуда ни возьмись, появился младенец – кожа, плоть и кости. Не спеленутый кокон, а лишь слегка укрытый куском муслина. Его руки и ноги были крошечными и морщинистыми, как у старика. Личико было словно помято, глазки закрыты, беззубый ротик распахнут, подбородок дрожал. Никто не обращал на меня внимания, а я стояла и держала это кричащее существо, такое ценное для родителей. Я понятия не имела, что с ним делать, – задыхалась и дрожала, осознавая свою неприспособленность для такой задачи. Том вскочил и поспешил за Пиппой, которая была уже у калитки. Они оба звали Рики, и я слышала, как Рики кричит в ответ. Топот ног, движение, активность – но за калиткой. В доме громко хлопнула дверь. Но здесь у бассейна оставались только я и младенец, который теперь орал и извивался, удержать его было невозможно несмотря на то, что он вроде был маленьким и хрупким. Теперь он не казался мне единым целым – нечто распадающееся на множество дергающихся и трясущихся частей, каждая конечность двигалась сама по себе, и головкой он бился о мою грудь. Пахло кислым молоком и хлоркой, а рядом со мной опасно блестела вода. Я пыталась стоять неподвижно, прижать головку ребенка к себе, но он все время ею дергал, выворачивался. Я начала переминаться с ноги на ногу, прижимая его голову рукой, чувствовала пушок волос. Мой большой палец коснулся мягкого участка в центре черепа – ужасной пульсирующей бездны родничка. Тогда я ощутила не просто стресс, обычную панику, которую плачущий ребенок внушает всем вокруг – например, в автобусе или в очереди на почту, – а необычно сильную физическую реакцию: волну тошноты.

– Давайте я его возьму.

Чьи-то руки забрали у меня ребенка, ловко подхватили кусок муслина с земли и снова замотали вокруг него. Я не знаю, что происходило дальше, но крики младенца постепенно прекратились, перейдя в икоту.

Но было слишком поздно. Слишком поздно для меня. Я стояла коленями на камнях, прижавшись лицом к синтетической ткани лежака. И я не могла поднять голову, даже когда Эйлса стала хлопать меня по спине, уговаривая присесть и сделать глоток воды. В какой-то момент мне стало лучше, но я все еще не могла поднять голову – мне стало стыдно за свое поведение, чувство унижения взяло верх, и казалось, что лучше спрятать лицо.

Позже все согласились, что у меня случился «внезапный эпизод». Эту формулировку выбрала Эйлса, и она подходила идеально: милосердно комичная и достаточно расплывчатая, способная покрыть множество грехов. Это было лучше, чем моя версия – «отказали ноги». Эту фразу используют медики, в случаях как с моей матерью, для описания ухудшения здоровья пожилых. Эйлса хотела вызвать врача – она вспомнила, как я задыхалась во время нашей прогулки, – но я заверила ее, что со мной все в порядке и пообещала сходить к терапевту. Том посмотрел на меня со странным прищуром. Он что-то прошептал на ухо Далиле, а потом сделал жест рукой – мол, я регулярно прикладываюсь к бутылке.

К этому времени Пиппа уже полностью пришла в себя. Ей стало лучше еще до того, как шприц с адреналином нашли на дне сумки с подгузниками. Он и не понадобился – аллергия была на пчел, а укусила ее оса.

Эйлса не отходила от меня, даже во время затянувшегося прощания с Пиппой, Риком и спящим ребенком. («Как бы мне хотелось, чтобы люди, сказавшие, что они уезжают, действительно уезжали», – очень тихо сказала она.) Она сидела рядом со мной за столом в саду, а я пила сладкий чай, который она заварила. Один раз она даже похлопала меня по ноге.

– Вы должны заботиться о себе и следить за здоровьем.

– Буду.

– Попросите, если вам что-нибудь понадобится. Не надо…

– Конечно.

– Все, что угодно, Верити. Я серьезно.

Тут мне в голову пришла одна мысль. Это была странная мысль, словно враг, пробравшийся в трещины сознания и поджидавший середины ночи или дурного настроения, чтобы нанести удар. А поскольку Эйлса была так добра ко мне, я выпустила этого врага на свет.

– Если со мной что-то случится, вы позаботитесь о Моди?

– Да, конечно.

Я почувствовала, как все ужасные эмоции, которые я испытала за последние сутки, ощущение, что Эйлса ускользает от меня, растворяются.

Она усадила меня в гостиной, чуть позже пришли Мелисса и Беа, залезли под одеяла и включили реалити-шоу «Остров любви». Наверное, никого не удивит признание, что мне было не особо интересно. Но мне было все равно. Я была благодарна – я чувствовала себя частью их компании, и ничто другое не имело значения. Даже рассказ о неверности Тома мог подождать. Я сидела на диване, прикрыв колени клетчатым пледом и жевала ириску. Я даже вспомнила, как застала Эйлсу в спальне. Теперь это казалось мне трогательным. Если она меня и заметила, то знала, что для меня это не имеет значения. Я не была шокирована. Боже праведный, нет.

Я и представить не могла, что такая стерильная комната может оказаться такой уютной, но полагаю, все дело в людях. Так бывает, если ты становишься частью семьи.

Глава 19

Пять проволочных вешалок, все еще в оберточной бумаге.