Что увидела Кассандра

Она смотрит вниз, затем на людей вокруг: спокойных, нормальных людей – затем на меня.

– Не надо, – говорю я. Машу рукой, указывая в небо перед ней. – Пожалуйста, не надо.

Лейси еще раз смотрит вниз, затем возвращается ко мне.

– Давай сделаем так, – говорит она тоном старшей сестры. Берет меня за руку, сжав мою ладонь, будто мы переходим улицу. Мы делаем несколько шагов вперед, пока внизу не показывается вода. Затем она встает на колени и заставляет меня опуститься тоже. Мокрая трава пропитывает мои джинсы влагой.

– Так, – говорит она и закусывает нижнюю губу. Она всегда так делает, сколько я ее помню. Она ложится на траву, я ложусь рядом. Мы карабкаемся вперед, как солдаты, головами вниз, пока наши глаза, носы, губы не оказываются за краем скалы. Внизу чайка летит над водой, наблюдая, как рыба плещет в волнах. И я чувствую, хоть под нами и твердая земля, что скала может рухнуть, бросить нас в пустоту, и мы полетим, не разжимая переплетенных пальцев.

Марси бросает сама себя

В последнее время я без ума от одной передачи под названием «20 или меньше». Ее ведет канадская пара, Аннет и Стив: они ходят по домам разных людей, и жена, Аннет, выкидывает почти все вещи хозяев, а Стив объясняет им, что нормально любить себя и ненавидеть своих отцов. Выброшенные вещи отправляют на благотворительность или просто в мусорку, этого не показывают, и отцов тоже не показывают, но матери обычно присутствуют, рыдают от счастья и говорят, как они благодарны. К концу эпизода у человека остается только двадцать «необязательных» вещей (название «20 или меньше» отсылает именно к этому идеальному числу – и, возможно, к двадцати градусам мороза, типичной североканадской температуре) и он совершенно счастлив. «Я просто новый человек», – говорят герои передачи. И мне кажется, я стала бы просто отличным новым человеком. Я прошу Джоша, моего парня, подать заявку, чтобы я поучаствовала в этой передаче, но он не хочет. Говорит, что я и так слишком много смотрю телевизор.

– Вот именно, – говорю я. – А если бы я поучаствовала в шоу, я бы больше этим не занималась.

Джош замолкает, как будто хотел сказать что-то, что уже говорил раньше: что у меня должна быть более активная жизненная позиция, что мне надо меньше волноваться о всякой ерунде, что довольно стремно смотреть, как я тыкаю в свой синяк, потому что мне это приятно, – или как еще назвать это ощущение, когда одновременно приятно и больно.

– Я не дам этим канадцам выкинуть наш телевизор, – наконец говорит он и относит посуду в раковину, соскабливая остатки спагетти в измельчитель. Несмотря на то что я наелась, – и именно поэтому – я думаю о пакетике чипсов в шкафчике, который все больше хочу съесть в один присест, но я говорю себе «нет», я говорю себе «о! я напишу письмо на телевидение и попрошу Дженис подписать, Дженис на все соглашается». «У Марси огромный потенциал, – придумываю я письмо. – Если ей немного помочь, Марси может стать другим человеком. Марси будет лучше, если она станет другим человеком. Без вашей помощи Марси не станет другим человеком. Разве не стоит сделать Марси другим человеком?» Я прихожу к выводу, что, может быть, и не стоит писать это письмо.

Я встаю, мою свою тарелку и кричу Джошу в соседнюю комнату, что вынесла мусор, пока он был на работе: я рада, что у него в ушах наушники и что он не слышит, какие мелочи я теперь считаю достижениями.

Когда через неделю Джош съезжает, он забирает телевизор, игровую приставку, свою одежду, бо́льшую часть полотенец и диффузор для эфирных масел, который я ему подарила, а в итоге только я им и пользовалась. Я звоню своей подруге Дженис и говорю ей, что диффузора больше нет и теперь квартира пахнет как раньше, как будто где-то есть пятно с плесенью.

– Не могу его найти, – говорю я, опускаясь на колени и засовывая руку под диван, но там только сухой ковер, крошки, крючок для вязания.

– Дорогая, давай я приеду, – говорит она, – если тебе грустно.

Я сажусь на пятки и чувствую, как тянет сухожилия – еще одна приятная боль.

– Может, я неправильно все это воспринимаю, – говорю я.

– Могу приехать, как кончится смена, – говорит она. Мы с Дженис разносим коктейли во «Дворце Пана» – слишком пафосное название для места, где нас одевают в короткие шорты и тугие топики. Вчера вечером я работала и подавала напитки, а затем сама поглощала напитки в дерьмовеньком баре, существующем исключительно для официантов, которым надо выдохнуть после смены. Я отрубилась на диване; что телевизора больше нет, я обнаружила, только когда проснулась.

– Может, это знак, – говорю я, глядя на кружочек чистой поверхности там, где раньше стоял диффузор. – Одной необязательной вещью меньше.

Дженис знаки интересуют мало.

– Позвони, если понадоблюсь, – говорит она и вешает трубку.