– У нас в городе, – говорит Меган, – был один мужик. Жил в домике на отшибе со своей женой, но однажды осенью она погибла в аварии, ее протаранила в говно убуханная чирлидерша. Поэтому всю зиму он провел один. А зима в Мэне длинная. До фига длинная. Все в городе пытались понять, умер он или сошел с ума, и в первую же оттепель шериф отправился к нему проверить, что к чему. Когда шериф вернулся, он не сказал ни слова, собрал вещи и уехал из города. Потом владелец ресторанчика, крепкий такой мужчина, пошел в тот дом. А вернувшись, сказал жене, что они вместе с дочерями переезжают в Нью-Мексико, где, как он слышал, жить полегче. Несколько месяцев никто больше в тот дом не заходил, пока однажды ночью туда не отправились две чирлидерши, которых взяли на слабо. А может, и не на слабо, а потому, что они тупые очень, точно не знаю. И вот подходят они к дому. Внутри горит тусклый свет. Они тихонько поднимаются по лестнице в своих крошечных чирлидерских топах и коротких юбочках, открывают дверь и видят мужика, совершенно вроде нормального: он сидит за столом и решает кроссворды. Эй, говорят они, и тут он поворачивается, и они замечают, что у него нет кожи на половине лица, плоти на половине ребер, а левая рука гниет. Он ел себя по кусочкам всю зиму. Тут он увидел их форму, схватил их, связал и жрал
Последние слова Меган кричит во всю глотку и хватает Лизу, которая взвизгивает.
– Это не смешно, – говорит Лиза.
– Худшая страшилка, которую я когда-либо слышала, – говорит Бекки.
– Ну, жену того чела и правда чирлидерша убила, – говорит Меган. – Но к концу зимы он просто сильно схуднул.
Нам грустно представлять этого человека, но еще лучше мы чувствуем романтику его страданий, чувствуем, как сильно, должно быть, он любил свою жену, и нам хотелось бы, чтобы какой-нибудь мужчина так же сильно страдал из-за нас.
– Во время первого футбольного матча той осени, – говорит Меган, – он подсыпал в кулер с водой мышьяк. Все игроки и чирлидерши померли. Помпоны, оранжевые пластиковые стаканчики и тела валялись по всей боковой линии.
– Да ты пиздишь, – говорит Бекки, но не очень уверенно.
– Как скажешь, – говорит Меган.
Кайса лежит, прислонив ноги к стене.
– Как думаете, он умный или тупой? – говорит она, как будто мы все это время молчали. – Наш мужик. Это самое важное.
Кажется, лучше бы он был тупым, ведь мы-то умные. Но раз уж мы такие умные, наверное, мы можем представить, как себя поведет умный мужчина. А вот чего ждать от тупого? Тупой мужчина, думаем мы, медленный и неуклюжий, но у него в руках огромный тесак, и ночью он проломит нашу дверь – такой бессмысленный поступок, что мы останемся абсолютно беззащитными. Нас пробивает дрожь, и, как будто мы приманили его своими мыслями, в окно ударяет камешек, звук короткий и резкий, и как только мы думаем, что это ничего не значит, что-то снова бьет по стеклу. Лиза начинает плакать. Негромко. Мы знаем, что с ней случались очень плохие вещи.
– Думаешь, это он? – шепчет Бекки, как будто нас можно услышать.
– А кому еще там быть? – говорит Меган.
– Надо срочно кому-то сообщить, – говорит Бекки, – ребят, я не шучу. Нам надо сказать вожатым.
– И что, ты думаешь, с этим сделает вожатый? – говорит Кайса. Ее и правда интересует ответ. Она садится на кровати, вид у нее спокойный и любопытный.
– Позвонит в полицию, – говорит Бекки. Мы киваем.
– Ставлю, что, если мы позвоним, ему все сойдет с рук, – говорит Кайса. – Ставлю, что он таким занимается постоянно. Ставлю, что он скажет, что ничего такого не делал. Ставлю, что он скажет, что мы истерички. Ставлю, что он скажет, что мы пытаемся привлечь к себе внимание.
Мы ставим на то, что где-то у него есть девушка. Ставим, что он плохо с ней обращается, но она от него не уходит. Ставим, что у него среди здешних полицейских есть друзья. Ставим на то, что он пьет с ними пиво. На то, что он бьет свою жену. На то, что его ненавидит сын. На то, что этот сын вырастет таким же. Что его часто арестовывали, но ни разу не предъявляли обвинений. Что он одинок. Что он и умный, и тупой одновременно. Что он знает, как, что и в каком количестве подмешать девочке в напиток. Что мы знаем, чем закончится эта история.
Мы выйдем из комнаты и прокрадемся в темный коридор.
Мы зайдем на кухню, где неделю назад делали картофельный салат на День независимости. В шкафчике лежат большие ножи; они застревали в картофелинах, разрезая их только наполовину. Каждая из нас возьмет по ножу. Рукоятки будут черными с серебряными точками, холодными в наших ладонях, как ножи наших матерей. Когда мы подумаем о матерях, мы разозлимся на них.
Мы выглянем и посмотрим на дорожку, но мужчины там не будет.
Мы выйдем из дома, обойдем кругом, но и там его не найдем.