Что вдруг

«Портрет «Веры Александровны», «Верочки» из «Привала» должен был бы нарисовать Сомов, никто другой.

Сомов – как бы холодно ни улыбнулись, читая это, строгие блюстители художественных мод, – Сомов удивительнейший портретист своей эпохи: трагически-упоительного заката «Императорского Петербурга».

Я так представляю это ненарисованное полотно: черные волосы, полчаса назад тщательно завитые у Делькроа, – уже слегка растрепаны. Сильно декольтированный лиф сползает с одного плеча – только что не видна грудь. Лиф черный, глубоким мысом врезающийся в пунцовый бархат юбки. Пухлые руки, странно белые, точно набеленные, беспомощно и неловко прижаты к груди, со стороны сердца. Во всей позе тоже какая-то беспомощность, какая-то растерянная пышность. И старомодное что-то: складки парижского платья ложатся как кринолин, крупная завивка напоминает парик.

Прищуренные серые глаза, маленький улыбающийся рот. И в улыбке этой какое-то коварство…».

По этому поводу Ахматова отзывалась в своем рабочем блокноте: «Недаром он выбрал, или, вернее, выдумал себе под стать и героиню Веру Александровну (жену Пронина), наделил ее красотой, умом и т. д., хотя в самом деле это была накрашенная, как лиговская девка, мошенница, мелкая спекулянтка, от которой даже Луначарский отказывался в газетах (что-то о векселях или о детях…)» (Ахматова А. Записные книжки. С. 263).

По-видимому, В.А. Лишневскую как «хозяйку салона <…> в пышном пунцовом платье кринолином», у которой Луначарский читает свою пьесу и обещает денежное покровительство ее театру, Г.Иванов изобразил еще в одном из своих очерков (Иванов Г. Соч. Т. З. С. 297–298). Ср. запись о ней 30 августа 1919 г.: «У Луначарского, в бытность его в Петербурге, уже была местная “цыпочка“, какая-то актриска из кафе-шантана. И вдруг (рассказывает Х) – является теперь, в Москву – с ребеночком. Но министр искусств не потерялся, тотчас откупился, ассигновал ей из народных сумм полтора миллиона (по-царски, знай наших!) – “на детский театр“» (Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914–1919. Нью-Йорк, 1982. С. 49).

Ср. фразу из письма О.А. Глебовой-Судейкиной лета 1917 г. (периода ее работы в «Привале комедиантов») к Ан. Н. Чеботаревской: «Что за фурия эта Вера Алекс<андровна>, наша хозяйка» (ИРЛИ); ср. свидетельство мемуаристки, вообще говоря, не очень надежной в смысле хронологии: «Вера Александровна Лишневская – страшная дока, еврейка, с таким, знаете, большим… Представьте, ее бабка держала ямской пост – это какой нужно было быть бабой, чтоб держать ямской пост! <…> А Вера Александровна – невероятный жмот такой, коммерческая женщина… Она вышла замуж за графа Козельского и уехала с ним в Польшу, когда был уже “Привал комедиантов” на Кисловке» (Фигурнова О. Из беседы Е.Т. Барковой (Осмеркиной) с В.Д. Дувакиным (октябрь 1975 года) // Алфавит. 2000. № 16).

О В.А. Лишневской см. также: ПК (по указателю).

В воспоминаниях композитора Димитрия Темкина (Tiomkin, Dimitri and Buranelli, Prosper. Garden City. N. Y., 1959) мемуаристу кажется, что прозвище хозяйки «Собаки» было «Сова». Приходится сопоставить это сообщение с тем обстоятельством, что «Совой» назвал «Собаку» Кузмин в романе «Плавающие-путешествующие».

72.

Мария Эмильевна Пронина и ее дочь Марина Борисовна Пронина.

73.

По словам Пронина, «на проводах за границу художника К. Коровина Луначарский сказал: “Уезжает король Богемы, но остается принц Богемы – Борис Пронин”» (Лещенко-Сухомлина Т. Долгое будущее. СПб., 1993. С. 92).

74.

Здесь контаминирована история московских начинаний Пронина – «Странствующего энтузиаста» (1922–1923) и «Мансарды» (1924–1925). Ср. о них: БС. С. 164, 245–246. Они иногда в обиходе наследовали прозвание своей питерской прародительницы, отсюда и нередкие мемуарные анахронизмы и анатопизмы вроде такого: «Высоко вознеслись в то время Мариенгоф, Шершеневич, Бурлюк, Пастернак <…> Всех этих поэтов я знал лично, встречался в «Бродячей собаке», в «Стойле Пегаса» и в «Домино»» (Чижевский А. Я молнию у неба взял… Автобиографические очерки. Калуга, 1994. С. 37). Описания «Энтузиаста» несколько раз проникали в беллетристику 1920-х. Ср., например, в романе Рюрика Ивнева: