Ребиз поднял руку и Ринов отступил: на уровне своих глаз он увидел черное дуло револьвера…
— Сядьте, успокойтесь, — сказал Ребиз. — Да сядьте же, господин офицер!
Последнее было сказано тоном приказания, угрозы. Ринов опустился на диван. Ребиз насмешливо заговорил:
— Не выдержали, молодой человек! Нервы сдали? Ничего — бывает! Я это часто вижу, на это и рассчитывая. Случай легкий вышел: молоды еще вы, закваски в вас настоящей нет, щенок еще! Я думал — придется с вами повозиться, а вы скоро сдали. Видно, намучились за последние дни, бедненький! Ну, ничего, ничего… Я вам вреда никакого не сделаю. Наоборот, я вам должен быть благодарным: на вас я один из своих способов испытал, да и удовольствие вы мне доставили. Что вы офицер — я сразу понял. Вашими ответами вы мне это сами сказали,
Я и начал вас накаливать. Вижу — успешно. Такие натуры благородные на всякую мерзость с мечом в руках готовы выскочить, Дон Кихоту подобно. Все к свету лететь им хочется, как бабочке на огонь. Скажите ему, что вы подлость сделали, — он и полезет драться, вроде вас. Вот вы полезли — с головой себя и выдали. Я чувствовал, что вы полезете, знал уж это, — поэтому и револьвер наготове держал. Знаю вас, щенков сумасшедших! Дурак вы, батенька — не сердитесь уж на меня! Выдержки надо побольше. Ну, убили бы вы меня, положим, — что толку? А зачем рисковать? Не лучше ли было бы послушать, что я говорил, да и разойтись по-хорошему?
— По-хорошему?… — горько прошептал Ринов. — После того, как вы втоптали все в грязь… измучили меня…
— Неужели вы так чувствительны? Что же так подействовало на вас в моих рассказах?
— Полковник Ринов — мой брат, — упавшим голосом проговорил молодой человек.
Ребиз свистнул. На минуту он был поражен и в его глазах показалось что-то, похожее на сочувствие. Но он сейчас же улыбнулся и сказал:
— Так вот что привело вас к сознанию: простая случайность, родственная кровь заговорила! А я-то думал, что мой метод! Ошибка вышла! Ну что же: честно сознаюсь, что я побежден…
Он подумал, искоса взглянул на Ринова. Сухо бросил:
— Игра кончена. Я угадал — вы офицер?
— Да, поручик Ринов.
— Так вот, господин поручик, вы свободны. Можете уходить, но больше мне на глаза не попадайтесь — убью! Случайно вы узнали, что я убийца вашего брата и только эта случайность спасает вас, потому что выслушать меня вам стоило дорого. Это хуже смерти для таких, как вы. Вы получили свою порцию и меня едва ли забудете. Черт с вами — уходите, пока я не передумал! Куда хотите удрать — в Румынию?
Ринов кивнул головой.
— От следующей станции до границы — пустяки. Если хотите, — можете посидеть со мной.
— Нет, не могу я… — почти простонал Ринов.
— Как хотите! Не поминайте лихом. Прощайте!
Ринов вышел на площадку вагона и глубоко вздохнул.
У него сильно кружилась голова, тряслись руки и ноги. Он прижался головой к покрытому инеем и льдом окну, сделал дыханием на стекле кружок, свободный ото льда, и стал смотреть на покрьггые снегом, убегающие назад унылые равнины.
Минут через десять на площадку вышел матрос, закурил папиросу и вежливо обратился к Ринову.
— Извиняюсь, товарищ, простите, обеспокою… Ребиз приказал дверь растворить, потому в вагоне жарко.
Ринов взглянул на матроса. Под вежливой улыбкой чувствовалась какая-то настороженность, в глазах был недобрый огонек. Ринов посторонился. Матрос открыл дверь, отошел и, встав позади Ринова, продолжал курить.
На спине своей Ринов чувствовал враждебный взгляд. Офицер незаметно взялся за оконную раму и впился в нее рукой. И в это мгновение матрос со страшной силой набросился на нею сзади. Инстинктивно Ринов подался в сторону, удержавшись за раму, и матрос, едва задев Ринова боком, потерял равновесие и сорвался с площадки. Мелькнули сапоги — больше ничего не было видно… Ринов растерянно взглянул назад: на площадке никого не было, в вагоне стояла тишина. Чувствуя страшную слабость, Ринов сел на корточки и передохнул.
— «Что это было?» — проносилось в голове — и сразу мелькнула догадка: Ребиз приказал…
Поезд шел полным ходом. Ринов вскочил, выглянул в дверь. Кругом расстилался лес. Офицер тревожно оглянулся, потом спустился по ступенькам и спрыгнул на насыпь, неловко упав на мерзлую землю. Прижавшись к насыпи, замерев и сморщившись от боли в ногах и во всем теле, он пролежал две-три минуты, потом вскочил и, прихрамывая, побежал от рельс.
«Ребиз! Ребиз! — проносилось и мозгу. — Убийца! Он приказал! Он! Он!»
А ноги все дальше уносили от насыпи — к спасению, в самую глубь засыпанного снегом, безмолвного, угрюмого леса…