Что же тут сложного?

– Я подготовила для вас кое-какие данные, сэр Джеффри, – продолжаю я, несмотря ни на что, и вынимаю из портфеля стопку документов, – и вы убедитесь, что они не всегда совпадают с цифрами, которые собрали ваши сотрудники. Не буду утомлять вас подробностями: резюме на первой странице. И если не выносить комиссионные за скобки, думаю, вы и сами убедитесь, что наши показатели…

– То есть вы хотите сказать, милочка, что я ошибаюсь? – перебивает он и выдвигает вперед нижнюю челюсть дальше, чем позволяет человеческая анатомия. Наверное, так чувствовала себя Сигурни Уивер в кульминации “Чужого”.

– Нет, я хочу сказать, что ваши советники показали вам не всю картину. – Отбивай подачу, говорили нам учителя во время подготовки к школьным дебатам. И чем жестче к тебе послали мяч, тем сильнее должен быть ответный удар.

– Мои советники, да будет вам известно…

– Я признаю, что “ЭМ Ройал” действительно совершил ошибку, – говорю я, продолжая обмен ударами, – но никак не статистическую.

Он замолкает. Похоже, мой ответ его озадачил.

– А какую же? В чем же вы облажались, дорогуша?

– В том, что с самого начала не объяснили всем сотрудникам компании, что вы – самый важный частный инвестор, который когда-либо пользовался нашими услугами. – Это неправда, точнее, не вся правда, но он этого не узнает. Да и незачем ему знать. – А это огромная ответственность. И привилегия.

– Для кого?

– Для нас.

– А мне-то вы зачем?

– Хороший вопрос.

– Так ответьте на него.

– Мы имеем возможность обеспечить вам такие проценты с инвестиций, которые в долгосрочной перспективе окажутся выше, чем у любого из наших конкурентов. Мы надежнее, чем кто бы то ни было, сохраним ваш капитал, и не только сейчас, но и для будущих поколений. Для ваших детей, детей ваших клиентов и их детей. И документы это подтвердят. Кроме того, – он открыл было рот, чтобы ответить, но я ему не позволила, – мы понимаем ваши потребности и нужды.

– Какие еще нужды, черт побери? Оглянитесь по сторонам, дорогуша. Неужели вы думаете, что я хоть в чем-нибудь нуждаюсь?

Я оглядываюсь. Не считая огромного Гейнсборо[98], самое интересное в гостиной – Гарет, который мнется с краю сцены. Лицо у него зеленое, как воды Нила. Такое ощущение, будто он умер в туалете и явился нас пугать.

– Я на днях просматривала ваше досье (на самом деле в такси по дороге в аэропорт), и меня поразило, что по сравнению с другими нашими крупными клиентами ваше участие в благотворительности не получает должного внимания.

– Хотите сказать, что я жадный ублюдок?

– Напротив. В вашем досье отражено, что вы купили новый МРТ-сканер для больничного фонда северного Йоркшира, после того как ваша младшая дочь, Кэтрин…

– Кейт. Как и вы. – Он удосужился запомнить мое имя. Это хорошо.

– После того как Кейт, если я правильно помню, в подростковом возрасте попала туда в тяжелом состоянии. Слава богу, она совершенно поправилась, и вы достойно отблагодарили больницу, но отчего-то предпочли сохранить ваше пожертвование в тайне.

– Это мое дело.

– Бесспорно. Это ваше дело. Но мы хотим приложить все усилия, дабы вам в этом деле помочь. Далее в вашем досье указано, что вы пожертвовали крупные суммы нескольким музыкальным обществам графства, а также оперной тру…

– Это Джинни. Любит пение. Всегда любила.

– Замечательно. Однако же ваши с леди Полфримен имена набраны мелким шрифтом на последней странице программки – взять хотя бы недавнюю постановку “Волшебной флейты”. (Элис выяснила это за пять минут по телефону.)

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что, живи вы, к примеру, в США, ваша благотворительная деятельность не считалась бы чем-то второстепенным по сравнению с инвестициями. Она была бы неотъемлемой частью инвестиций. О том, что вы помогаете людям, знали бы все. Таким образом ваш статус был бы очевиден не только в финансовых кругах, но и для широкой общественности. Британия во многих отношениях склонна переоценивать свои силы, но как доходит до филантропии, мы систематически себя недооцениваем. Мы гордимся добрыми делами и волонтерством на микроуровне, и вы сами наверняка знаете, что сейчас в каждой деревне можно увидеть нечто подобное, однако на макроуровне мы неизменно пасуем. Традиция есть, но прерывистая – а вспомните крупных промышленников восемнадцатого – девятнадцатого столетий! Они оставили нам чудесные библиотеки, музеи, концертные залы. Многие знаменитые меценаты были родом из этих краев, не только с юга. Вот уж где по-настоящему жадные ублюдки.

Элис негромко ахает. Полфримен широко ухмыляется:

– То есть вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, черт побери, возродите все это. Верните традицию. Привлеките всеобщее внимание. Задайте тенденцию. Пусть другие богатые семейства думают: “Вот те на, да у этих Полфрименов дела идут лучше некуда. Отгрохали в Лидсе новый концертный зал (можно назвать его в честь Кэтлин Ферриер[99]), а в фундамент заложили именной камень. Почему бы и нам не последовать их примеру?”

– Кэтлин Ферриер? Мама ее любила, – говорит сэр Джеффри.

– Моя тоже. Я выросла на “Дуй, южный ветер”. Мама была на ее выступлении в Лидсе.