Что же тут сложного?

В глубине души я очень надеюсь, что старина Майкл и его сыновья меня узнают, скажут, что я совсем не изменилась, эспрессо для прекрасной дамы! У них мы с Кэнди всегда чувствовали себя королевами; ничего не значащая болтовня официантов, которые льстили всем без разбору, но сегодня утром мне бы не помешал этот бодрящий коктейль чепухи. Рой возвращается и сообщает, что кафе в шести магазинах от паба “Королева Виктория”, на углу у рынка. Как я и думала. То есть я еще не сошла с ума. Иду туда, откуда пришла, и оказываюсь у витрины с рамой из оцинкованной стали, за которой виднеется помещение, похожее на декорации французского блошиного рынка в миниатюре. Повсюду диковинные безделушки, рябые от времени статуи, птичьи клетки, на вывеске надпись: “Пьерро ле Корм”. Сквозь стекло я вижу мраморный прилавок и кофеварку эспрессо.

Очутившись внутри, сразу же понимаю, что это за заведение: гибрид закусочной и музея с любовно подобранной экспозицией. Ричарду бы понравилось. В меню несколько салатов – с листовой капустой, брокколи, зернами граната, нутом, то есть из ингредиентов, которыми раньше только скотину кормили, теперь же возвысили до “продуктов, которые дарят радость”, любимчиков богатых и несчастных. На завтрак тут можно взять овсянку без молока и глютена, с семенами чиа – уверена, со временем они научатся готовить овсянку без овсянки – и стакан кокосового сока за шесть фунтов. Дороговато за глоток холодной спермы.

Во времена моей юности вместо кокосового сока и семян чиа были алоэ вера и адзуки[39], но это было очень давно, когда врагом считался жир, а не сахар. Теперь же нам советуют есть сливочное масло, но только без хлеба, а это все равно что предложить обнять Райана Гослинга, но чур без рук.

Я спрашиваю у брюнетки за стойкой, как пройти к кафе Майкла.

– Ужасно неловко, я знаю, что оно где-то здесь, а найти никак не могу.

Девушка пожимает плечами и кричит: “Горан!” Из-за высокой витрины с фарфоровыми раковинами и африканскими фиалками выходит мужчина, отвечает девушке на каком-то иностранном языке – латышском? словенском?

– Кафе Майкла было здесь, в этом помещении, но закры-лося, – говорит он, произнося “закрылось” в два слова. – Лет пять назад. Владелец скончал-ся, кажется, но не уверен.

Это гораздо страшнее маразма, которого я так боялась; время вытоптало мои воспоминания, уничтожило их следы. Я благодарю мужчину и разворачиваюсь к выходу, едва не сшибив пенопластовый бюст Венеры Милосской. Я слишком расстроена, чтобы остаться в этой дорогущей забегаловке, в которую вбухали кучу денег, чтобы придать ей шарм, а его ведь не купишь. Майклу он не стоил ни пенни. Впрочем, это типично для Лондона двадцать первого века: сперва позакрывать все старые очаровательные кафешки, а потом заплатить какому-нибудь дизайнеру бешеные деньги, чтобы он воссоздал ту уникальную атмосферу. Я такая древняя, что, взглянув на витрину магазина, вижу все его прежние воплощения, читаю его историю, как палимпсест, и то, что я одна из немногих, кто все это знает, наводит на меня тоску. Я убегаю от этой мысли, перехожу через дорогу и направляюсь к Бродгейту – оттуда до места собеседования две минуты пешком.

А почему ты думала, что все останется без изменений? Ты же прекрасно знаешь, что весь финансовый район – огромный магазин-однодневка. От заведений и людей нещадно избавляются, едва те перестают приносить пользу или деньги. Под этой самой мостовой – римская вилла, на которой богатые женщины в изысканнейших тогах составляли здоровое меню, главным блюдом которого были то запеченные сони, то еще какая-нибудь новомодная причуда. Бедный Майкл. Должно быть, его доконал стремительный рост арендной платы в городе, где самые убогие районы рискуют стать престижными, а на гарнир к плотному английскому завтраку обязательно прилагается ирония.

Слава богу, бар с шампанским у Бродгейта по-прежнему открыт, а на стойке у входа написано, что теперь тут подают завтрак. Что-то новенькое. Пожалуй, нужно поесть перед собеседованием, а то подташнивает от волнения. Меня усаживают за столик, лицом к катку, который скопировали с катка в Рокфеллеровском центре, чтобы казалось, будто тем, кто работает в Сити, позволено развлекаться. Опустившись на стул, я понимаю, что зря сюда зашла. Как же я раньше об этом не подумала? Или меня вело подсознание?

В последнюю встречу мы с Джеком катались тут на коньках. С тех пор я его не видела. Воспоминание об этом так живо, что мне не нужно отправлять за ним Роя. Оно приходит ко мне само и смеется, отдуваясь, как Джек, который явился к нам в офис с двумя парами коньков и настоял, чтобы я составила ему компанию. Я возражала, мол, не умею кататься, но он ответил, что его умения хватит, чтобы катать нас обоих, а мне нужно лишь прислониться к нему. “Ты не упадешь, Кейт. Я тебя держу. Расслабься”.