Что значит быть собакой. И другие открытия в области нейробиологии животных

Как дочь куратора зоопарка, она привыкла постоянно находиться среди животных. А еще отец научил ее правильно сохранять останки, чтобы и после смерти животного люди могли увидеть его и изучить. Она до сих пор помнила тайный рецепт раствора алюминиевых квасцов, в котором они вымачивали шкуру, чтобы та не тлела десятилетиями. Элисон освоила премудрость изготовления чучела, на которое натягивалась обработанная шкура – так животное обретало вторую жизнь. Она делала чучела кошек и собак для хозяев, которые не готовы были расстаться с умершим любимцем. Элисон поднаторела настолько, что уже в семнадцать лет ее пригласили работать таксидермистом в Музей Тасмании.

Однако сердце Элисон принадлежало живым животным, и почти все свободное время она проводила в зоопарке. Кажется, прошла вечность с тех пор, как она помогала отцу выкармливать двух львят – Сэнди и Сьюзи – или виделась со своим любимцем – леопардом Майком, с котором ее как-то сфотографировали для газеты. У Элисон до сих пор хранилась та знаменитая заметка – «Красавица и зверь в Хобартском зоопарке: девушка, которая подружилась с леопардом»[110]. На фотографии они с Майком вышли не очень удачно: Элисон натужно улыбается в попытке затащить леопарда на колени (пятидесятикилограммовый подросток весь день был не в духе и позировать отказывался). Заметка все равно принесла Элисон славу – там рассказывалось, как она выгуливала еще маленького Майка на берегу реки Деруэнт. Но теперь воспоминания о заметке только бередили душу. Прогуляться бы сейчас с Майком вдоль залива, глядя, как солнце заходит за гору Веллингтон…

Элисон и сама принадлежала к сумеречным: больше всего ей нравились рассветы и закаты. Именно в эти часы она обычно ходила ухаживать за обитателями зоопарка.

Она вспомнила тилацинов. «Тигры» эти появлялись в зоопарке случайно, невозможно было предсказать, когда очередной зверолов притащит угодившего в капкан зверя с покалеченной лапой. Элисон с отцом принимали сумчатых волков всегда и не жалели сил на выхаживание.

Тилацины – создания нервные и, когда тревожатся, издают неприятный запах. Чтобы привыкнуть к Элисон, им обычно требовался не один месяц, но в конце концов они усваивали распорядок зоопарка: утром выпускают из логова в вольер, днем кормят, вечером запускают в логово. Поесть они любили. При всей своей осторожности и недоверчивости, когда кормежка (кроличьи тушки, говяжьи отрубы) запаздывала, голодные тилацины не стеснялись выразить недовольство. Сумчатый волк требует еды особым кашляющим лаем, напоминающим отхаркивание туберкулезника.

Да, умиления тилацины не вызывают и полюбить их довольно тяжело. Но это не давало права большинству брезговать ими и лепить на них ярлык тупых сумчатых. Элисон сочувствовала «тиграм». Она тоже испытала на собственной шкуре, что это такое, когда с тобой несправедливо обходятся узколобые власть имущие. Другого такого специалиста на должность руководителя Хобартского зоопарка еще поискать. А она вынуждена торчать тут, заваривать чай, вместо того чтобы заботиться о животных.

Как там, интересно, сейчас тилацины, не забывают ли их покормить…

Дневная жара скоро пошла на убыль. Стоял ранний сентябрь, и к четырем часам солнце уже клонилось к горе Веллингтон. Вскоре весь Хобартский зоопарк вместе с людьми и животными погрузится в тень.

Фотон, родившийся на солнце восемь минут назад, отразился от пылинки в атмосферных слоях над Индийским океаном и направился к заливу Сэнди-Бэй. Срикошетив от дверцы логова тилацина, он проскользнул на последнем отрезке своего пути сквозь тончайшие мембраны в коже века и впечатался в сетчатку. Там, создав крошечный химический взрыв с высвобождением остатков энергии, он послал сигнал в мозг тилацина.

«Просыпайся».

Сумчатый волк, заморгав, открыл глаза. Какое облегчение, солнце уже не слепит. Зрачки расширились в приглушенном свете. Тилацин огляделся, проверяя, не движется ли кто поблизости. За сотню миллионов лет эволюции его зрительная система идеально приспособилась к тому, чтобы отслеживать движение на горизонте. Но сейчас тилацин увидел лишь кенгуру, прыгающих по своему загону. Их запах ударил в ноздри, пробуждая голод. Тилацин уже не раз наблюдал за ними и принюхивался, но охотиться на них – только силы зря тратить.

Не видя вокруг никакой подходящей дичи, он закашлял. Раньше на этот зов всегда приходила двуногая. И бросала ему какую-нибудь тушку. Иногда ему везло, и тушка оказывалась совсем свежая: когда он разрывал зубами грудную клетку и брюшину, кровь хлестала потоком. Но обычно это был просто кусок лежалого мяса.

Голод становился невыносимым. А вчера кормили? Тилацин не помнил. Это не значит, что не кормили. Он просто не помнил. Фекалий вроде нигде нет. Кажется, все же не кормили.

Он покашлял еще. В отдалении послышались голоса двуногих, но мясом и в этот раз не пахло. Предприняв еще несколько безуспешных попыток привлечь внимание, тилацин улегся на землю.

Температура стремительно падала. Сумчатый волк погружался в сон.