Что значит быть собакой. И другие открытия в области нейробиологии животных

Я намеревался выступить от лица вымерших единственным доступным мне способом – изучив их мозг.

Успех дельфиньего проекта доказал, что мы можем узнать много важного о чувственном восприятии животного, изучая его мозг. Доставшиеся нам образцы мозга дельфинов пролежали в формалине больше десяти лет, и извлечь из них сигнал достаточной силы было нелегко, но мы справились. Мозг тилацина, если и найдется, то будет в лучшем случае почти столетней давности, однако, может быть, нам удастся добиться чего-то и от него.

Арчер откликнулся сразу. Сам он сведениями о положении дел с мозгами тилацинов не располагал, но знал, кто может нам помочь.

С 2005 года Стивен Слайтхолм работает над созданием ITSD – Международной базы данных по всем известным экземплярам тилацинов. К 2013 году она разрослась настолько, что едва умещалась на DVD – я никогда прежде ничего подобного не видел. Как и Арчер, Слайтхолм тоже отозвался моментально.

По его данным, сохранных образцов мозга сумчатого волка насчитывалось четыре штуки – по одному в Австралии, Германии, Англии и США. Два образца считались частично поврежденными. Американский экземпляр хранился в Смитсоновском институте.

Коллекция института гораздо более обширна, чем экспозиция Смитсоновского музея в Вашингтоне, но о мозге тилацина сотрудники отдела млекопитающих Даррин Лунд и Эстер Ланган знали все. Как один из четырех оставшихся в мире экземпляров, он представлял собой национальное достояние и потому в зале не выставлялся. Да и кому он, собственно, интересен, кроме криптозоологов?

Мне. Мне он был очень интересен. Этот заформалиненный образец из смитсоновских запасников мог скрывать в себе ключ к психике тилацина.

В доказательство того, что образец действительно существует, Лунд прислал мне фотографию мозга в формалине и копию каталожной карточки.

Карточный каталог предназначался для Отдела физической антропологии и явно не был приспособлен для учета животных, однако нужные нам сведения карточка содержала. Образец получен 11 января 1905 года, эта же дата является датой смерти. Пол – мужской, возраст – взрослый, род занятий – о. Н. З. П. Это, судя по всему, расшифровывалось как «обитатель Национального зоологического парка», то есть зоопарка.

Согласно базе данных Слайтхолма, бывший обладатель этого мозга был отловлен еще детенышем вместе с матерью, сестрой и третьим однопометником в 1902 году. Семейство было продано в зоосад тасманийского города Лонсестон, который затем перепродал тилацинов в зоопарк округа Колумбия. Об их судьбе известно довольно много, но хорошего – мало[115].

Собственно, отлавливали изначально одну мать. И только в округе Колумбия после изнурительного трехнедельного путешествия через океан, а затем по железной дороге через все Штаты выяснилось, что в сумке волчицы находятся детеныши. Выжили они исключительно чудом. На десятый день пребывания в зоопарке один из щенят скончался.

Мать, к несчастью, была так измучена и ослаблена перевозкой, что спустя четыре месяца умерла тоже – от «острого воспаления кишечного тракта» и обширного заражения организма ленточными червями. В итоге осталось двое щенят.

Самец прожил до 11 января 1905 года, причиной смерти указан геморрагический энтерит. Затем голова его попала к анатому Алешу Грдличке, который извлек мозг – тот самый, что хранился теперь в смитсоновских запасниках. Самка прожила в одиночестве еще несколько лет.

Какую пользу извлекла наука из этой замечательной возможности понаблюдать за тилацинами? Судя по всему, никакой[116]. Научных исследований при жизни сумчатых волков не велось. И вот теперь передо мной открывалась перспектива реконструкции разума тилацина по единственному оставшемуся фрагменту – мозгу.

На встрече в Смитсоновском институте Лунд и Ланган рассказали, что уже пробовали сканировать этот мозг методом МРТ много лет назад, но изображение получилось некачественным, поэтому публиковать результаты не стали. Не особенно рассчитывая на удачу, я спросил, не согласятся ли они попробовать еще раз – на более мощном аппарате и с новой программой, разработанной для исследования мертвого мозга.

Они согласились. Но ввиду чрезвычайной редкости образца нам предстояло соблюдать строжайшие правила обращения с экспонатом и меры предосторожности для его сохранения.

Насколько мне было известно, никто еще не пробовал подступиться с нейровизуализацией к мозгу настолько древнему. Наш тилацин умер в 1905 году, то есть образцу исполнялось сто десять лет, и, хотя все это время он хранился в формалине, кто знает, как отразился на нем целый век в «маринаде». Как показал дельфиний проект, даже десяти лет в консерванте достаточно, чтобы изменить свойства тканей. Но прогнозировать что-то методом простой экстраполяции было бессмысленно: за сто лет изменения могли как усугубиться, так и замедлиться. Нам предстояло довольно долго экспериментировать с разными настройками программы, чтобы извлечь из мозга тилацина как можно более сильный сигнал – если, разумеется, еще есть чему издавать этот сигнал.