В таламусе Кен указал нам ядра, передающие зрительную информацию и – как в дельфиньем мозге – слуховую. Кроме того, он определил расположение ядер, одно из которых принимает осязательные импульсы, а другое – отправляет двигательные. И когда мы воспроизвели все нервные пути, ведущие к коре, и объединили с трактами базальных ядер, получилась достаточно четкая и последовательная картина.
В общих чертах карты мозга тасманийского дьявола и тилацина выглядели похоже. Задняя, затылочная часть коры была в основном сенсорной, там располагались зрительные и слуховые области. Спереди от них мы обнаружили крупный участок коры, отвечающий за двигательные функции. Такое строение – моторные области перед сенсорными – видимо, характерно для мозга всех млекопитающих и аналогично тому, что мы наблюдали у крыс, собак и человека. Перед моторными зонами находились области, по-видимому имеющие когнитивные функции, а в самой передней части, скорее всего, зоны, связанные с эмоциями и мотивацией[135].
Тем не менее у тилацина передняя часть моторной области явно была «побогаче». Именно эту улику я и искал. Корреляция между более сложной средой обитания и расширенной префронтальной корой прослеживается у всех остальных млекопитающих. Такая ее развитость часто отмечается у хищников, особенно при наличии у них сложной социальной организации. В мозге морских львов, который мы исследовали с Питером, площадь префронтальной коры была больше, чем у обыкновенных тюленей. И хотя оба вида питаются рыбой, у морских львов стратегия добычи корма гораздо более гибкая, зачастую требующая дальше уплывать от берега и там глубже нырять.
Более обширная площадь префронтальной коры у тилацина позволяла предположить, что и ощущения у него были богаче, чем у ближайшего родственника, тасманийского дьявола. Но достаточно ли этой площади для появления самосознания? Вопрос непростой, учитывая, как мало нам известно о том, какая степень развития мозга для этого требуется. Однако, исходя из размеров лобной коры и ее связей с другими частями мозга, я был склонен признать тилацина созданием умным и чувствующим.
Сумчатых всегда недооценивали. Как более «древних», чем плацентарные, их часто считают менее эволюционно развитыми и потому менее умными. Но это нелепо. У сумчатых за плечами не менее долгая эволюционная история, чем у остальных млекопитающих, включая нас, людей, и до недавнего времени они безраздельно царили в Австралии, обладая гораздо большим биоразнообразием, чем сейчас. Среди них были даже гиганты, например дипротодон – вомбат размером с бегемота, живший около сорока тысяч лет назад. Как и современные вомбаты и коала, он был травоядным. А вот царем хищников должен был считаться «сумчатый лев» (Thylacoleo carnifex) – эдакий накачанный тилацин. Не уступая в размерах современному льву или тигру, он был хорошо приспособлен для охоты. Массивные челюсти с большими клыками наносили смертельные колотые раны. Согласно подсчетам, сумчатый лев обладал самым высоким коэффициентом силы укуса относительно массы тела среди когда-либо живших млекопитающих[136].
Еще двенадцать тысяч лет назад Тасмания соединялась с материком, но, когда в конце последнего ледникового периода ледники отступили, уровень моря поднялся и Тасмания превратилась в остров. Какое-то время ее растительный и животный мир развивался в изоляции. Примерно четыре тысячи лет назад материковая популяция тилацинов исчезла, вероятно не выдержав климатических изменений и конкуренции с аборигенами и их собаками. Сохранились лишь несколько тысяч тилацинов на Тасмании.
К тому времени, когда на Тасманию прибыли британцы, аборигенов там было всего около тысячи человек. Объявляя войну сумчатому волку, переселенцы, по сути, объявили ее и коренному населению. Однако, в отличие от тилацинов, аборигены давали противнику отпор. Начавшаяся в середине 1820-х годов Черная война мало кому известна за пределами Австралии, но закончилась она почти полным истреблением аборигенов[137]. Поскольку популяцию тилацинов уничтожали те же колонисты, возможно, предпосылки Черной войны прольют свет и на исчезновение тасманийских сумчатых волков.
Большинство поселенцев оказались в Тасмании не по своей воле. И заключенные, и солдаты не считали аборигенов за людей, что не мешало им ввиду нехватки женщин среди колонистов похищать и насиловать коренных жительниц[138]. Отношение колонистов к аборигенам отражало и общие установки вынужденных выживать на незнакомой земле, и бытовавшее среди британцев убеждение, что Бог дал им право на эту землю.
Если бы не посягательства на женщин, возможно, переселенцам и аборигенам удалось бы ужиться, но захватчикам и насильникам коренное население предсказуемо принялось мстить. Когда аборигены поняли, что колонистов прибывает все больше, война стала неизбежна.