Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ

Здесь современная философия упускает одну из великих интуиций Средневековья. Фреге в своей знаменитой статье «Мысль» (1918) отказывает мысли в статусе вещи (каковым обладают, например, дерево или дом), но также — в статусе представления (каковым обладают желание или эмоция) по причине того, что мысль сама по себе, взятая в своей объективности, не имеет «носителя» или, как сказали бы в Средние века, «субъекта» (mawḍû‘, subiectum) в смысле вместилища или пособника. Однако такой взгляд верен, лишь если мы придаем субъекту однозначный смысл индивидуальной опоры, «хранилища» содержания сознания. Подход Аверроэса здесь тоньше: его оригинальность состоит как раз в том, что он предусматривает для мысли субстрат уникального типа, «материальный» или «возможный» разум, способный вмещать в себя универсальное в действии (поскольку умопостигаемое не «парит», не является Идеей и существует не иначе как вписанным в некое вместилище) и вместе с тем не деформировать, не партикуляризировать его, как барабанная перепонка сингуляризирует звук, попадающий в ухо. Иначе говоря, дело не в наличии или отсутствии субъекта мышления. Дело в природе этого субъекта как чистой материи в умопостигаемом порядке. Мысль не принадлежит к некоему «третьему царству» (Фреге), она возникает как разумение не иначе как в безличном субъекте.

4. Если разум воспринимает универсальное, не изменяя его, значит он не должен рассматриваться как способность мозга или как часть материи. Разумение — это мысль без органов, и потому то, что его осуществляет, свободно от давления и пределов реальности, оно может быть только единым. Отсюда так называемая теория монопсихизма Аверроэса, согласно которой все люди разделяют одно разумение. Часто, тем не менее, ее понимают неправильно, ведь если разумение одно и не может не быть одно, оно не является некой единичной вещью. Оно одно в том смысле, что само по себе свободно от индивидуации и плюрализации; оно одно как некая безличная, то есть общая, предшествующая разделению способность, как ментальная способность вида, которая сама по себе не квалифицирована, не является природным свойством того или иного индивида, но может присваиваться разными людьми на время их жизни.

Наследником этой знаменитой теории, которую, правда, чаще всего вспоминают с улыбкой, был, не догадываясь, должно быть, об этом, Пруст, когда в своем романе «Под сенью девушек в цвету» сравнил мысль с неким всемирным общежитием: «Ибо мой разум должен быть единым, и даже, может быть, существует только один разум, один для всех [нас, сонанимателей],— разум, на который каждый устремляет свои взоры из глубины своего индивидуального тела, словно в театре, где у каждого свое место, но зато для всех одна сцена».

5. Поскольку универсальное должно возникнуть из чувственного, разуметь — значит в первую очередь абстрагировать. Абстрагировать — значит лишить вещь ее индивидуальности, воплощенной в материи, то есть — дематериализовать. Любой философ так скажет или мог бы сказать, и это звучит убедительно. Речь идет об идее, согласно которой мы мыслим посредством изъятия, высвобождения. Мышление есть обнажение, оголение, очистка. Сущность вещи в ее совокупности и целостности там, откуда мы что-то извлекаем, она не создается сложением, добавлением, пригонкой или прививкой. Разумеют путем цезуры, извлечения. Мысль — это осадок, остаток после обрезки или сортировки, которая убирает материю в сторону и высвобождает, производит или даже, как говорится в некоторых текстах, создает умопостигаемое.

Тем не менее обнажение, spoliatio,— лишь первый этап разумения, поскольку оно не является завершенным, пока не получен продукт абстрагирования. Мыслить для разума — как для огня пожирать дерево и испытывать его действие на себе. Разумея, человек сжигает мыслью мир, извлекает из него сущность и затем сам испытывает на себе действие этого сгоревшего, сгорающего мира, получая извлеченные из него формы. Весьма неочевидная мысль для современного человека, так привыкшего видеть в мышлении исключительно активное начало (сколькие авторы, полные страха перед этой пассивностью, если не сказать паники перед этим переворотом иерархии идеей претерпевания мира на себе, стремятся завершить ее слоем активности, чтобы в каком-то смысле взять дело в свои руки и не дать миру поглотить человека), но, поскольку универсальное абстрактно, разуметь — значит претерпевать.

Это слово обманчиво, ведь существуют разные виды претерпевания. Интересующее нас претерпевание в мысли не имеет ничего общего с идеей порчи, страдания; оно позволяет человеку исполниться в согласии с его природой. Аристотель толкует его с помощью понятия epidosis, «приращение»; аль-Фараби — с помощью арабского слова ziyâda, «увеличение», «надбавка»; в латинских текстах находим augmentatio или additio. Человек вмещает в себя смысл мира, суть реального, становится местом его пребывания, и в этом претерпевании абстрактного он увеличивает и усиливает свое существо.