Чтоб никогда не наступала полночь

От изумления у Луны перехватило дыхание.

– Как я хранил ваш секрет в тайне, – сквозь зубы цедя слово за словом, продолжал Видар, – так вы сохраните в тайне мой. А также, согласно данному обету, не допустите, чтобы хоть слово о сих делах достигло ушей королевы – каким бы то ни было путем. Вы меня понимаете?

Корр… Неудивительно, что в последнее время Видар ко двору носа не кажет! Должно быть, боится, как бы Инвидиана не прознала всей правды о покойном рыцаре… и о нем самом.

Луна и Солнце, что же он затевает?

– Вполне понимаю, милорд, – ответила Луна, придержав при себе и этот вопрос, и всю прежнюю грубость.

– Прекрасно, – злобно осклабился Видар, подавшись назад. – Тогда ступайте отсюда. Я рад вашему обществу не более, чем вы моему.

Этому приказу Луна повиновалась без возражений.

Округ Фаррингдон Внутри, Лондон,

6 мая 1590 г.

Кратчайший путь в Халцедоновый Чертог лежал через Ньюгейт, и Луна преодолела его, почти не глядя по сторонам. Все ее мысли были заняты вопросом: что может повлечь за собою Видарово требование?

Должно быть, он заключил союз с Дикой Охотой. Но зачем? Неужто потерял все надежды взойти на престол вместо Инвидианы? Теперь, зная, как она пришла к власти, Луна не допускала и мысли о том, что свергнутые короли позволят кому бы то ни было занять место узурпаторши. Если он думает, будто сумеет обвести их вокруг пальца…

До входа в Чертог близ церкви Святого Николая в Мясных рядах остался какой-то десяток футов, и вдруг по ушам полоснул громкий пронзительный крик.

Сердце в груди сжалось от страха. В раздумьях Луна легко могла не заметить подкрадывающегося сзади. Разом напрягшиеся, нервы загудели, затрепетали, но нет: все вокруг только настороженно уставились на нее, гадая, отчего она вдруг замерла посреди улицы, как вкопанная.

Между тем крик был издан не дивным и не человеком: то верещала сойка, сидевшая на карнизе дома как раз напротив потайной двери. Сидевшая… и взиравшая прямо на Луну.

Не сводя взгляда с птицы, Луна с опаской шагнула вперед.

Громко захлопав крыльями, сойка спорхнула с карниза и с диким, режущим уши криком метнулась ей прямо в лицо. Луна втянула голову в плечи, вскинула руки, защищая глаза, однако птица даже не думала нападать – всего лишь кружила над головой да верещала что было сил.

Даром беседовать с птицами Луна не обладала. Сойка вполне могла говорить о чем угодно, а то и вовсе ни о чем. Ясно было одно: птица решительно преграждает ей путь к входу в Халцедоновый Чертог, а кто мог ее послать, догадаться нетрудно.

Не обращая внимания на взгляды мясников из-за прилавков, тянувшихся по обе стороны улицы, Луна сделала несколько шагов назад и подняла руку. Стоило ей удалиться от потайной двери, сойка немедля успокоилась и опустилась на подставленный Луной палец.

Должно быть, что-то в ее письме перепугало сестер Медовар не на шутку, но что?

Отправиться к ним с расспросами Луна не дерзнула. Придется спрятаться, скрыться, а уж потом отправить весточку сестрам.

Нимало не заботясь о том, как все это выглядит со стороны, Луна накрыла птицу ладонью, сомкнула пальцы поперек ее тельца и поспешила покинуть Ньюгейт. Где же – если хоть где-нибудь – можно найти убежище?

Халцедоновый Чертог, Лондон,

7 мая 1590 г.

Инстинкт остановил Девена в тот самый миг, как он решил шевельнуться.

Ноги его стянуты веревкой, заломленные за спину руки – тоже. Воздух, овевающий тело сквозь прорехи в одежде, прохладен и сух. Каменный пол под ним холоден и ровен. В тот миг, когда он очнулся и еще не успел вновь смежить веки, перед глазами блеснула гладь черного, серого и белого мрамора.

Теперь Девен знал, где он, но этого было мало. Нужно разведать побольше.

За спиной раздался мерный стук каблуков о мрамор, но Девен хранил неподвижность и не открывал глаз. Пусть думают, будто он все еще не пришел в чувство.

В следующий миг его тело, точно подхваченное незримой, неощутимой ладонью, поднялось в воздух и развернулось головой кверху, а лицом – в сторону, противоположную прежней. Перемена позы отозвалась мучительной ноющей болью в похолодевших, затекших от долгой неподвижности руках.

– Прекрати притворяться и взгляни на меня.

Прозвучавший голос был холоден и смертоносен, словно укрытая шелком сталь. Девен призадумался. Воспротивиться, не подчиняться? Но что в этом проку?

С этой мыслью он открыл глаза.

Открывшаяся картина заставила невольно ахнуть и замереть. Господи, спаси и помилуй… Да, о красоте королевы дивных он слышал, но отразить ее не смогли бы никакие слова. Все посвященные Елизавете вирши, все самые экстравагантные, головокружительные комплименты, в коих Ее величество сравнивали с самой великолепной из языческих богинь, – все это, до последнего слова, следовало адресовать ей, той женщине, что стояла сейчас перед ним. Белизны ее кожи не портил ни единый изъян, глаза сверкали, как черные бриллианты, а волосы блестели, словно черная тушь. Точеные скулы, изящный изгиб бровей, кроваво-алые губы, вселяющие страх и в то же время зовущие…