Чтоб услыхал хоть один человек

Всё время собираясь ответить тебе, дотянул до сегодняшнего дня. Знай – это произошло потому, что меня буквально заставили написать новеллу для «Кайдзо». К моему удивлению, писалось так легко, что я исписывал в день по десять страниц. Но получилась у меня новелла или нет – не знаю.

По-моему, «Мать», третья её часть, слабая. Следовало ярче выписать поведение героини в том месте, где она радуется смерти ребёнка. Уверен, от этого новелла только бы выиграла, во всяком случае освободилась от недостатков.

Я испытываю огромную радость, вспоминая в своих путевых заметках о Шанхае, о том, с чем пришлось столкнуться во время поездки. Писание новелл – это стремительный спуск с горы, а писание путевых заметок – спокойное движение по равнине. Как известно, процесс писания – самое скучное занятие для писателя. Восторгаться здесь нечем. Чтобы хоть немного отдохнуть, собираюсь съездить на горячие источники. А сейчас продолжаю понемногу писать путевые заметки и одновременно новеллу.

По твоим словам, читая дополнительный номер «Тюокорона», можно прийти к выводу, что японская литература находится в состоянии застоя. По твоему мнению, произошло это потому, что она лишилась духа свободы, существовавшего в то время, когда мы делали в ней свои первые шаги. «Как хорошо, если бы появлялись полнокровные произведения!» – восклицаешь ты. Я придерживаюсь аналогичной точки зрения. Но ведь каждый, кто говорит: хорошо, если бы появлялись полнокровные произведения, слово «полнокровные» понимает по-своему. Поэтому хорошо, если есть хотя бы туманное представление о том, что значит полнокровное произведение. Сейчас каждый человек перечисляет самые различные условия, необходимые для так называемого полнокровного произведения: реализм, романтизм, человечность, домовитость, – и всё это вкладывается в самое общее определение: полнокровное произведение. Это глупо. В результате появляется множество несоединимых точек зрения. Намного предпочтительней позиция старых натуралистов, утверждавших, что вне натурализма произведение вообще существовать не может. Твои нападки на Кикути тоже вполне резонны. Но и в данном случае меня огорчает безапелляционность – ведь удавшиеся ему произведения в полном смысле полнокровны. (В частности, я восхищён литературной колонкой в газете, которую он ведёт.)

Должен заявить тебе следующее ещё об одной твоей блестящей идее. Причина возникновения критической точки зрения по поводу того, что литература не развивается, объясняется следующим. Литература не подчиняется законам прогресса, действующим в других областях. Она прогрессирует спиралеобразно. Поэтому она беспрерывно возвращается к первоначальной точке. В этом причина того, что натуралисты вернулись к временам «Кэнъюся». Глупо, разумеется, критиковать их за это. Это первое.

Далее, прогресс литературы не подчиняется законам прогресса, действующим в других областях, ещё и потому, что она развивается зигзагообразно и, следовательно, возможны взлёт и падение. Не видеть всего этого и нападать на писателей – большая ошибка критиков. Это во-вторых. (…)

Помимо отмеченных, существует и ещё одна причина застоя литературы. Поскольку литераторы тоже люди, им тоскливо оставаться в одиночестве. (Есть много других причин, но это самая главная. Во всяком случае, самая главная, помимо стремления без разбора соглашаться с чужим мнением.) То есть тенденция взаимоотталкивания, взаимопритяжения и в конце концов слияния. В результате литераторы легко объединяются в группировки. (Это относится не только к близко знакомым между собой писателям, но к литературному миру в целом.) Когда появляются такого рода группировки, в литературе появляется масса различных нечётких view[264] (поскольку группировки занимают самые разные позиции).

Полнокровное произведение – это прекрасно. (…)

Плохо, когда не хочется писать. Когда приходится насиловать себя. Стоит мне закрыться в своём кабинете, как тут же пропадает желание писать. А вот когда выхожу из дома, тут же возникает такое желание. С тобой происходит то же самое? Если нет, запрись в своём кабинете. И хотя бы читай, читай без разбора, пусть даже пародии. Хочешь уйти из газеты – уходи. В своих произведениях ты ещё не раскрыл себя целиком. Но ты обязан сделать это. Ты утверждаешь, что не хочешь писать. Следовательно, твёрдо решив не писать, ты тем самым показываешь, что тебе претит плестись в хвосте нынешних литераторов. Однако хотеть писать и не писать – это какая-то гипертрофия скромности. Ты называешь себя бесталанным просто потому, что не знаешь своих возможностей. Это всё равно что, не зная ценности фарфоровой чашки Нонки, использовать её для сбора золы. Будь я на твоём месте, возомнил бы о себе в десять раз больше, чем того заслуживаю. И, занимаясь писательством, стал бы одновременно читать великих мастеров древности и современности, Востока и Запада, чтобы усовершенствовать своё мастерство. Ты должен писать, было бы странно, если бы ты не сделал этого.