Чтоб услыхал хоть один человек

Ходил в императорский театр на «Пещеру любви». (…) Пьеса ужасная, мне стало невмоготу смотреть ещё Шерлока Холмса и комические сценки, и я уехал домой на тряском трамвае. (…) Мне было даже неприятно, что я не могу наслаждаться ничем, кроме старой драмы Кабуки. Я уверен, что так будет до тех пор, пока создание пьес не окажется в руках молодёжи, проявляющей интерес к искусству.

Если у тебя есть какая-нибудь книжка mysterious[64] историй, сообщи. (…) В предисловии к своему сборнику стихов Россетти пишет, что книгами, в которых описывается сверхъестественное, зачитываются. Мне кажется, он слишком самоуверен. Я иногда читаю его с улыбкой. О, как бы мне хотелось жить в чистом мире стихов, как этот поэт. Adieu[65].

Рю

ПИСЬМО ЦУНЭТО КЁ

20 июля 1912 года

(Письмо написано по-английски)

Дорогой друг!

Благодарю за тёплое, сердечное письмо.

Сейчас семь часов вечера, и я мысленно представил себе, как ты, твоя мама, сестра и братья весело разговариваете, смеётесь. Ты, разумеется, говоришь восхитительнее всех, твоё смуглое, оливково-загорелое лицо расплылось в сердечной улыбке, а маленькие братья отпускают шутливые замечания, над которыми все (даже твоя мама и сестра) просто не могут не смеяться.

Освещённый желтоватым светом лампы смеющийся кружок, заливающийся серебряным колокольчиком, сладкий запах цветов, стрекотание сверчка – представляя себе всё это, я пишу тебе письмо в своей душной библиотеке, обливаясь потом, поедаемый москитами. Пожалей меня!

Лето в Токио до ужаса отвратительно. Красное солнце, сверкающее, точно раскалённый добела металлический шар, струит свет и жару на иссохшую землю, которая смотрит на безоблачное небо налитыми кровью глазами. Заводские трубы, стены домов, рельсы, тротуары – все, что есть на земле, тяжело вздыхает от тяжких мучений, ниспосланных солнцем. (Возможно, тебе трудно понять, сколь отвратительно лето в Токио, и тебе смешна моя невообразимая ненависть к лету.) В этой ужасной жаре и духоте думать о поэзии, о жизни, о вечности совершенно невозможно.

Я чувствую себя летающей рыбой, упавшей, к своему несчастью, на палубу корабля и умирающей на ней. К тому же мне ужасно досаждают пыль, вонь протухшей рыбы, жужжание насекомых, страшные на вид ящерицы и самые надоедливые из всех – москиты. Короче говоря, королева лета, столь благосклонная к тебе, со мной весьма жестока.

Я читал «Юсэнкуцу», мечтая о счастливой стране, где сияет солнце и всё цветёт, где действительность превращается в восхитительную мечту, а страдания – в жизнь, полную прекрасных наслаждений. Я хочу забыть обо всем вульгарном и банальном в этой прекрасной, сказочной стране и жить жизнью, которой живут не обычные мужчины и женщины, а боги и богини под сапфирным небом этой счастливой страны, окутанной запахами белоснежных цветов груши, с поэтом этой фантазии Тёбунсэем.

Не смейся над моими детскими мечтами! Это моё маленькое королевство, где таинственная луна освещает таинственную страну. Я мечтаю день и ночь, мечтаю о цветущей розе, и в этой мечте (это моя башня из слоновой кости) я нахожу счастливую печаль, одиночество – но сладкое, покинутость – но приятную. «Голубой лотос одиночества, – сказал один из древних индийских поэтов, – распускается только в белёсой вечерней дымке фантазии, науки и искусств; и нет науки без mussen[66]». Ты можешь назвать также историю, логику, этику, философию и т. д., а в числе «искусств» – музыку и живопись. Фавны и нимфы, танцующие в залитой лунным светом долине, где цветут красные розы и жёлтые нарциссы, поют весёлые песни и играют на флейтах, а в это время седовласые, морщинистые историки и философы погружены в свои так называемые научные изыскания. Песни фавнов и исследования историков одно и то же, но есть и различие между ними: первое прекрасно, а последнее – невероятно скучно.

Зеленоватый мотылёк сел мне на плечо. За окном в июньских сумерках тихо шелестят дубы. Пахнет сеном, слышится монотонное мычание коров, в небе жёлтый нарождающийся месяц – наступает ночь с её мыслями и снами.

Я должен зажечь лампу и сесть ужинать с моими старыми отцом и матерью.

Искренне твой, Р. Акутагава

Р.S. «Саломея» Бёрдсли прекрасна. Я нашёл её вчера в букинистической лавке. Она стоила семь иен.

ПИСЬМО ФУДЗИОКЕ ДЗОРОКУ[67]

2 августа 1912 года, Синдзюку