Морита-сан, разбирая «Его младшую сестру», заявил: «Не понимаю, почему Кодзи не стала массажисткой». Безапелляционное заявление. В японских пьесах дзёрури есть множество сюжетов, когда жена, чтобы добыть деньги для мужа, становится куртизанкой. По западным понятиям – огромная трагедия. Тем более если вместо слова «куртизанка» употребить «проститутка». Однако в Японии такого рода событие само по себе не рассматривается как трагическое. Даже для Кёка Идзуми трагедия продающей себя женщины лежит beyond[216]
факта продажи своего тела, лежит в сфере возникающих впоследствии распрей. А вот мне почему-то в последнее время стало казаться, что так называемое восточное поведение в таких обстоятельствах имеет немало героических черт. Прочитал недавно книгу Сакаино Коё, в которой отрицается как ложный факт, будто святой Нитирэн, перед тем как отправиться в Тацунокути, обругал Хатимана-саму[217]. Вполне основательно, как мне кажется. Ведь такое скандальное поведение его совсем не украшает. И если сочинение святого Нитирэна – апокриф, всякие истории о его непристойных выходках отпадают сами собой. Это радует.Теперь о другом. Я замыслил повесть в трёх частях. Начало – эпоха Нара[218]
. Далее – эпоха Воюющих царств[219]. Конец – период Реставрации[220]. Стержень её – борьба иностранных и японских богов, стремящихся вытеснить друг друга. Кроме того, я переписываю большую часть «Разбойников». В сентябре собираюсь отдать в какой-нибудь журнал. Обязательно опубликуй своего «Дзидзо-сама». Прочёл «Месть» Кумэ. Первая половина хороша, а дальше никуда не годится. Его «Эротические забавы», пожалуй, лучше. Конец представляется мне очень уж неприглядным. Причём неприглядны не факты. Непригляден сам замысел. Мне кажется, такая неприглядность довольно часто появляется в произведениях Кумэ. Хотя вначале описание вполне добротно, сделано в свойственной ему манере. Не нравятся мне и некоторые другие появившиеся произведения. В том же «Синсёсэцу» я прочёл статью Хисао Хоммы «О Морисе», она меня разочаровала. Ничто её не спасает. И поскольку не спасает, то и автора жалеть нечего. Ты решил писать для «Куросио»? Недавно в Камакуру приехал Наканэ. Я не могу написать (в шестой номер) и порекомендовал Кумэ и тебя. Как ты на это смотришь? (…)Я постоянно беспокоюсь о тебе.
Сегодня ходил к Вацудзи-сану в Кугэнуму. Дом его стоит в Сосновой роще. В восточной части дома – кабинет, в котором висит большая картина – «Мона Лиза», под ней работает Вацудзи-сан. У него жена и дочь. Все они выглядят очень счастливыми. Я позавидовал этому тихому, мирному дому. Когда и у нас будет дом, который вселит в меня покой, я тоже смогу так же работать, подумалось мне. А как сейчас скитаться по углам – что в этом может быть хорошего?
Рад, что тебе неведомы литературные занятия. Чужестранец по имени Стриндберг говорит: «Самое прекрасное – когда женщина вяжет и когда прижимает к груди ребёнка». Я тоже так думаю.
В письмах лучше ничего не приукрашивать. Лучше чистосердечно писать всё, что думаешь. Поэтому пиши как всегда, это меня вполне устраивает. Твои письма не кажутся мне ни пустяковыми, ни смешными. Мне бы хотелось, чтобы твоя душа всегда позволяла тебе писать такие простодушные, чистые письма. Не нужно красоваться, заботиться о стилистических ухищрениях. Сейчас уже ночь. Слышится далёкий рокот волн. Моросит. Открыл дверь – сладко запахло какими-то цветами.
Пишу письмо, всё время думая о тебе. Ты сейчас уже, наверное, спишь.
Я тронут вашим намерением устроить вечер в связи с выходом «Ворот Расёмон». Если вы это сделаете, буду очень благодарен. Из числа известных литераторов я послал книгу Морите, Судзуки, Комия, Абэ, ещё одному Абэ, Вацудзи, Куботе, Хате, Танидзаки, Гото, Ногами, Сангу, Хинацу, Ямамото.
Правда, двадцать второго (это пятница, а суббота – двадцать третье) приехать не смогу. А двадцать четвёртого, поскольку будет проводиться освидетельствование призывников, я смогу приехать, этот день мне очень удобен. Может быть, так и сделаем? Решайте, где и в котором часу, и сообщите в Табату. Хорошо бы отправить туда же и газету со статьёй Эгути-куна.
Кан Эгути-сама!