Чтобы в юрте горел огонь

— Чур, только книга теперь моя, — улыбается Булочка.

— Отдай книгу! Отдай книгу, Булочка! — кричит Нилка, швыряет мандарин и бросается на обманщика. Она рассчитывается с ним за его наглость, за пышную сдобу, которую для него стряпает его красивая мать, за мандарины, которые привезли из далёкой неведомой страны специально для того, чтобы их ел Булочка.

После школы Нилка боится идти домой. Ей кажется, что мать уже знает о её проступке и полная родительского гнева ждёт провинившуюся дочь.

Она старается оттянуть время расплаты и не спеша идёт по улице, останавливаясь у витрин, где выставлены пудовые розовые окорока из крашеного картона, бублики и батоны, рассчитанные на целую артель едоков.

У здания театра расклеивают афиши с фотографиями актёров, и Нилка долго рассматривает их. Сегодня впервые на перекрёстке стоит регулировщица. Машины смирно, как колхозное стадо, ждут её разрешения на проезд. Девочка смело переходит улицу, и регулировщица, как давняя знакомая, улыбается ей. Нилку захватывает гудящий поток машин, непрерывное движение толпы, и ей тоже хочется куда-то идти, ехать, спешить.

Она идёт дальше по главной улице и видит вывеску «Зоомагазин», входит в маленькое, тесноватое помещение. На стенах висят чучела белок и клетки с жёлтыми попугайчиками. Скрипучие, клацкающие голоса птиц как-то не вяжутся с их диковинно нарядным оперением. Они смотрят на девочку пронзительными глазами, и ей кажется, что птицы сердятся, недовольны и тесным магазином, и надоедливыми покупателями.

Нилка незаметно подмигивает птицам и, как бы поняв её привет, они на минуту замолкают, потом опять слышатся их хриплые, сердитые голоса.

Девочка неторопливо разглядывает магазин. В клетке на прилавке лежат две чёрные морские свинки. Иногда они чистят свои розовые лапки и снова сворачиваются в сонные комочки.

Рядом с клеткой стоит стеклянный ящик, наполненный водой. К нему подходит продавщица и включает электрическую лампу. Нилка даже не может сразу понять, в чём дело, словно зажглась в темноте, завертелась перед нею новогодняя ёлка.

— Это аквариум, — объясняет любопытным ребятишкам продавщица.

Девочка неотрывно глядит на аквариум. В нём всё в движении. Вспыхивая, как искры, стремительно снуют крохотные голубые рыбки. Рядом медленно плавают рыбы покрупнее, золотисто-красные, с длинными и тонкими, как вуаль, хвостами. Они широко открывают рты и смешно таращат свои круглые выпуклые глаза. Всё необычно и ярко в этой безмолвной сказке.

Долго-долго смотрит Нилка на заколдованный рыбий хоровод. Её рука невольно тянется к стеклу: от сильного света пальцы становятся розовыми, красная рыбка подплывает к ним, трётся с той стороны стекла своим золотистым боком и уплывает, широко и часто открывая рот. И все они кружатся и играют в воде, и им дела нет до Нилки и других зевак, которые плотным кольцом окружили аквариум.

В конце концов девочка спохватывается, вспоминает про свою вину и, набравшись духу, идёт домой.

Мать стряпает на кухне пельмени. Запах сырого мяса разносится по всей квартире. Вскоре возвращается из школы Дарима. Мать наливает дочерям в тарелки крепкого бульона с прозрачными каплями жира.

Напряжение не покидает Нилку. Она не сомневается, что мать уже почуяла неладное и просто скрывает свое настроение, ждёт прихода отца, чтобы наказание было более суровым. Но Антонина что-то напевает, разговаривает с Даримой, а Нилку не видит совсем, будто девочка растаяла, испарилась, как парок над чашкой чая, стала невидимой вместе с двумя упругими косичками, со своим лобастым круглым лицом.

Наверное, мать с Даримой жили без неё всегда так дружно и весело, как сегодня, вдруг догадывается Нилка.

И это запоздалое открытие, как большая заноза, покалывает ей где-то в груди. Ведь не зря же мать любит говорить знакомым, глядя на младшую дочь:

— Дичок она у нас. Тяжёлое дело — детей поднимать. Скорее бы уж выучить.

А сегодня мать решила передохнуть от Нилки и стала сразу прежней, счастливой. Она надевает платье из шуршащего шёлка, причёсывает гладко волосы, прихорашивается перед зеркалом, как будто ждёт гостей.

Но никто не приходит, никто не звонит. Мать стоит у широкого окна; из него видна улица, по которой отец возвращается домой. Она ждёт его, как ждала многие вечера, но сегодня нет напряжения в её позе, нет тоскливого беспокойства в чёрных глазах.

Когда Нилка лежит в постели, через неплотно прикрытую дверь спальни до неё доносится глухой кашель отца и тихий радостный смех матери, потом они смеются вместе, уже громко и о чём-то долго говорят…

* * *

На другой день мать вызвали в школу. Она вернулась рассерженная; ещё не успела переступить порог дома, как раздался её возмущённый голос:

— До чего дожили! Собственный ребёнок позорит нас. Мы с отцом работаем, не жалея себя. У тебя есть дома всё. Чего тебе не хватает? Подраться из-за какой-то книжки!

Она хватает Нилкино пальто, шапку, наспех одевает её:

— Иди проси прощения у Кольцовых. Пока не извинишься, домой не приходи, не пущу.

Антонина выталкивает дочь на лестничную клетку и сильно хлопает дверью.