Чтобы ветер не унес это прочь

Пирс был прекрасен настолько, что его можно было только созерцать. Изящен, как клавесин, и отполирован, словно серебряное блюдо. Он был примерно девяти футов длиной и ярд шириной. Над водой его держали тщательно выструганные деревянные сваи. Я бы сказал, что над каждой из них старик трудился не меньше года. Всего шесть свай. Получалось, что старик начал работу в 1941 году — так мне, по крайней мере, представлялось, когда я разглядывал это сооружение.

Сам причал состоял из трех десятидюймовых досок, в два дюйма толщиной каждая. Доски были не менее тщательно выструганы и отполированы до такого блеска, что вполне подошли бы для королевского обеденного стола. Очень интересное получилось бы зрелище, если бы король уселся обедать прямо за этим пирсом.

По моим расчетам, чтобы выстругать и отполировать каждую доску, старик должен был потратить не меньше двух лет — значит добавляем еще шесть, и начало строительства пирса отодвигается в 1935 год — то есть в год, когда родился я.

Может даже он начал работу точно в день моего рождения.

Однажды я спросил старика, как давно он живет у пруда, но он так и не смог сказать точно.

— Наверное, очень долго. С самой Депрессии, — произнес он наконец, и этот ответ почему–то укрепил меня в мысли, что старик начал строить свой причал в день моего рождения.

Я спросил, когда он начал строить пирс.

После не менее долгой паузы старик сказал:

— Примерно тогда же.

Точно, все сходится!

С тех пор, всякий раз, когда я смотрел на этот пирс, у меня теплело на душе — будто старик подарил мне его на день рождения; правда, я никогда не говорил об этом вслух.

Теперь о лодке.

Она доводилась младшей сестренкой причалу. Любовно выточенная из первоклассного дерева и покрытая лаком, она сияла, словно осколок солнечного света. Очень маленькая лодка. Не больше 4 футов в длину и, как я уже говорил, младшая сестра пирсу.

Иногда я думал, что старик слишком велик для такой маленькой лодки, но то были всего лишь теоретические умозаключения, поскольку я ни разу не видел, чтобы он в ней сидел или стоял.

Лодка была привязана к причалу тщательно выверенным узлом. Старик создал рукотворную идею лодки, которой вовсе не требовалось реально двигаться. Он построил лодку для того, чтобы смотреть и наслаждаться — чем я и занимался, воображая, будто это еще один стариковский подарок на мой день рождения.

Фоном для причала и лодки служили сколоченная из посылочных ящиков хижина, а также маленькие грядки с кукурузой, зеленым горошком и помидорами.

Такой была его жизнь и его земное время.

Старик жевал слишком много табака — единственная слабость, которую он себе позволял. Табак протоптал след на его длинной белой бороде, похожий на тонкую дорожку из миллионов крошечных неразличимых на глаз одуванчиков.

Часто, глядя на календарь, я думал о заблудившемся в географическом времени старике, но не задерживался на этой мысли надолго. И меньше всего я мог предположить, что совсем скоро то же самое ждет и меня:

Чтоб ветер не унес все это прочь
Пыль… в Америке… пыль

И вот теперь, несколько месяцев спустя, я шел мимо старика, держа в одной руке удочку, а в другой — мешок с пивными бутылками. Старик сидел за маленьким фанерно–ящичным столиком и доедал ужин. Пирс и лодка пребывали в мире и покое в нескольких футах от него. Если бы стариковский ужин сопровождала тихая музыка, вряд ли она бы принесла больше покоя и умиротворения, чем этот пирс и эта лодка.

Насколько я мог судить, старик ел некую вариацию на тему рагу.

— Эй, привет, — крикнул он весело. — Пришел ловить моих плотвичек? — Старик прекрасно знал, что лучшее место для рыбалки — у него в бухте.

— Нет, — ответил я, — мне надо на тот берег.

Он поднял голову от железной миски и вгляделся в противоположный край пруда, куда еще не приехал грузовик с мебелью. Тому еще несколько минут предстояло добираться до берега: по разбитой дороге грузовик двигался очень медленно — эти люди боялись сломать или потерять по пути свою мебель.

В одном месте колея превращалась в миниатюрный Большой Каньон — на то, чтобы через него перебраться, уходило не меньше пяти минут; грузовик с невероятным трудом преодолевал препятствие, но они вели его настолько осторожно, что ни разу не уронили ни одной лампы.

Благодаря колее я успею дойти до их рыболовного края пруда и посмотреть с самого начала, как эти люди будут вытаскивать из грузовика мебель. Сперва они установят на берегу диван, и я не хотел пропустить такое зрелище.

— Уже едут, — сказал старик сквозь непрожеванный кусок рагу. Он очень удачно расположил этот кусок за зубами, так что сразу стало понятно, что он хочет сказать.

— Ага, — ответил я, — едут.

— В этом году они приезжают каждый вечер, — сказал старик. — В прошлом — только четыре раза, а раньше вообще не показывались. Прошлый год был первый.

Я очень удивился, когда старик заговорил о годах.

Интересно, знает ли он, что прошлый год был 1946–ым?