Чтобы ветер не унес это прочь

Репортер (перебивая): Это, безусловно, очень интересно, но давайте, прежде чем перейти к другой теме, закончим с гамбургерами. Я понимаю, что для вас, как профессионала, разговор о гамбургерах не представляет особого интереса, но мои читатели по–настоящему увлечены гамбургерами. Редактор советовал расспросить вас как можно подробнее именно о гамбургерах. Наши читатели постоянно едят гамбургеры. Некоторые даже по три или четыре штуки в день.

Повар–мексиканец (изумленно): Так много?

Репортер: В своей статье я обязательно упомяну ваш ресторан, и это привлечет к нему новых посетителей. Я не удивлюсь, если заведение прославится на весь город. Кто знает. Благодаря интервью вы, возможно, станете совладельцем.

Повар–мексиканец: Вы правильно записали мою фамилию?

Репортер: Г–О-М–Е-С.

Повар–мексиканец: Правильно. Что вам еще рассказать о гамбургерах? Черт побери! Если людям интересно читать про гамбургеры, то какого черта я буду им мешать?

Репортер: Бывало ли вам грустно, когда вы готовили гамбургер?

Повар–мексиканец: Только если я спускал все деньги на какую–нибудь девчонку, или если девчонка меня бросала. Тогда мне бывает грустно, даже если я пеку оладьи. Все зло в этом мире от баб. Им от тебя нужны только деньги — но я все же надеюсь найти себе хорошую подружку. Временами — да, я сильно переживаю из–за баб, и мне бывает грустно, когда я готовлю — гамбургеры тоже.

Я сейчас встречаюсь с одной косметичкой. Ей только и надо, чтобы я водил ее по модным кабакам и ночным клубам. Из–за этих забегаловок приходится работать в две смены — здесь она не согласится есть никогда в жизни.

Как–то я спросил: хочешь поужинать у меня в ресторане? Конечно, я в тот день не работал. Это была не моя смена, но она сказала: «Ты что, смеешься?» За три следующих часа в модном кабаке она слопала столько креветок, что назавтра я пошел закладывать часы. Тут она не станет есть, даже если на земле больше вообще не останется ресторанов.

Я делал вид, что фиксирую в блокноте подробности интимной жизни, о которых с таким увлечением рассказывал повар–мексиканец, но никаких записей на страницах не было. Там возникали лишь непонятные символы и бессмысленные аббревиатуры. Толку от них было ни на грош, но стоило повару произнести слово «гамбургер», как абракадабра превращалась в строчки — четкие и ясные, словно лучи прожекторов.

Репортер (которому надоело слушать скучную трагедию жизни повара. Он был далеко не красавец. Женщин мог заинтересовать разве только тем, что работал по шестнадцать часов в день и все деньги тратил на них): Вам приходилось ощущать душевный подъем во время приготовления гамбургера?

Повар–мексиканец: Если это последний гамбургер за смену, и если после работы я иду на свидание — я всегда ощущаю душевный подъем, потому что на сегодня всё, и меня ждет девчонка.

Я ловко завершил интервью, оставив нетронутым завтрак на Кваджелине во время войны и японских бомбардировщиков, чили тоже пришлось остывать в одиночестве. Когда я был уже в дверях, повару вдруг пришла в голову вторая по счету мысль, касавшаяся этого интервью:

— Когда выйдет статья?

— Скоро, — ответил я.

— Вы уверены, что людей так интересуют гамбургеры? — спросил он.

— Это последний крик моды, — ответил я.

— А я и не знал, — сказал повар.

— Вот напечатаем про гамбургеры, — пообещал я, — и вы прославитесь.

— Из–за гамбургеров?

— Про Чарльза Линдберга тоже никто не знал, пока он не перелетел через Атлантику.

— Ну, — сказал повар, — это же совсем другое дело.

— Разница невелика, — возразил я. — Подумайте сами.

— Хорошо, — согласился повар, — подумаю, но я все равно не понимаю, какое отношение имеют гамбургеры к Чарльзу Линдбергу. Не вижу ничего общего.

— Посмотрим с другой стороны, — сказал я, поспешно ретируясь к двери. — Когда Линдберг летел через океан, он брал с собой сэндвичи, так?

— Наверное, — согласился повар, — кажется, я что–то такое припоминаю.

— И ни одного гамбургера, — сказал я. — Только сэндвичи с сыром.

— С сыром? — переспросил повар.

— Ни одного гамбургера. — Я с серьезным видом покачал головой. — Все могло обернуться иначе, если бы он взял с собой гамбургеры.

— Но это же невозможно, — объявил повар–мексиканец. — Гамбургеры бы просто остыли, а горячие гамбургеры гораздо вкуснее холодных.

— Если бы Чарльз Линдберг, — объяснил я, — взял с собой в «Дух Сент–Луиса» холодные гамбургеры, он стал бы знаменит благодаря холодным гамбургерам, а не полету над Атлантикой, понятно, да?

И прежде чем повар успел что–либо на это сказать, я захлопнул за собой дверь кафе. Подозреваю, что с какой бы девушкой он ни встречался в тот вечер, и сколько бы креветок она ни съела, настроение у него было хорошим.