Чучело человека

Щепкин выключил громкую, откинулся на спинку кресла. Нет, он не ошибся, ступив на этот путь, не ошибся. Ведь на его стороне фортуна! Значит что? — а то, что кто-то в вышине следит за ним, оберегает. Значит, все правильно сделал, в нужном направлении движется. И не щепкой туда-сюда болтается, а стрелой летит, разящей, непреклонной. Да уж, ступил… Только ведь не путь это вовсе, а жила — золотая, наваристая. Долой былые незрелые и дурацкие сомнения! Да здравствует решительность! Все от слабости и отсутствия денег. А теперь денег много, и теперь он не свадебный генерал Щепкин, отчим собственному детищу, а единственный и полновесный владелец влиятельной корпорации; это на него работают интеллектуалы, это ему, если нужно, любую идею подкинут, всякий принцип обрисуют и грудью закроют. За вознаграждение, разумеется. И пусть! Эх! вот когда жить-то нужно.

Он вспомнил, как сидел в кафе, девушку в свекольном переднике, режиссера вспомнил. Улыбнулся. Катись оно ко всем чертям, самому мало! Теперь не до разговоров об искусстве, иной масштаб. Будто плащ волшебный надел — дышать по-другому начал, и сердце чужое, и язык. Разве так бывает? «И на «е» бывает, и на «ё» бывает…» Надо же, не дает покоя тот бородач. Точно! — вот важный пункт программы: чтоб не испражнялись в рекламе. Это после клубники пойдет.

— Анечка, зайдите ко мне, где вы ходите?

И с газетами нужно что-то делать. Неинтересная какая-то пошла. Не праздничная, не легкая и не оптимистичная. Всюду срут и издают плохую газету. Из Москвы все идет, там модники эти сидят, ничего, и до них доберется. Из Москвы все разложение, оттуда вся гниль. Тоже нужно записать, электорату понравится.

Размышления прервала Анечка.

— Привезли статую, куда ее?

— Сюда давайте, где она?

— В приемной.

* * *

Вращалова скрывалась у подруги, инструктировала её на предмет продажи имущества, готовилась к отходу, спала на раскладушке. Отход планировался в Европу, которая и спасет, и укроет. Которая в трудный час всегда выручит нашего человека, случайно разошедшегося с генеральной линией. Взмыленная подруга прибегала с очередного объекта, вздыхала, убегала вновь.

— А что не в Москву, Леночка? Москва большая, отсидишься.

— Ты что, совсем ничего не соображаешь? Я в Москве как на ладони, думай, что говоришь!

Самым трудным представлялось вывезти прах отца. Оставлять покойника на родине не хотелось. Сложность состояла не в том, что никто бы не дал раскапывать могилу — за деньги еще как дал, и не в том, что на такси его, разумеется, к поезду не подвезешь, а в том, как с ним быть в долгой дороге. Не станешь ведь объяснять каждому встречному, что без покойника никак. Решила везти один только палец: дешево и не занимает много места.

— Не забудь, четырнадцатый участок, сектор «А». Он как Берггольц проходит, Сергей Арнольдович.

Однако на мемориальном кладбище случилось непредвиденное: вокруг могилы Берггольца толпился народ, плита снесена, гроб извлечен, а над покойником колдуют специалисты в белых халатах, что-то ищут. Подруга денег возвращать не хотела, расстраивать тоже, потому купила палец по сходной цене в ближайшей больнице. Прорыдав час над поддельными останками, Вращалова обсыпала их солью, завернула в полиэтиленовый пакет, сложила в металлическую пудреницу — чтоб рентгеном не обнаружили, и села подбивать бабки.

Главными оставались бабки, и они худо-бедно набрались. С отцом вроде разобралась. Слежки не замечено и вроде все тихо. Что еще? Коллекция открыток, без нее никак — это святое. Вязаная шапочка, оберег, тут. Так, детский рисунок — портрет матери, которую никогда не видела, обязательно. Цветаева?! На месте. Фотография Щепкина, чтоб при случае нанять киллера. В папке. Учебник английского языка, пробежаться. Вот он. Молодец, хоть языки когда-то освоила, легче будет.

— И паспорт мне свой дай, скажешь, что украла, поверят. Вешай все на меня. Вроде ничего не забыла.

«Ведь удача была так близко, там заманчиво сверкала: протяни руку — достанешь. Ну кто знал, что он сделает этот дурацкий ход, пойдет на подобное свинство. Не могла спрогнозировать? Отдать Волану проект «Губернатор» как малое, что бы поиметь большее… Ведь это было очевидным. Нет, радость моя, очевидно сейчас, а тогда и в голову ничего такого не приходило, ведь были партнеры. С Воланом были, а с Щепкиным — враги. Но ведь он любил. А ты бросала фантики. И юлила. И вообще, порядочная ты сволочь. Спасибо, и умру я от наполнившей меня злобы, так он сказал? Именно. Еще я ответила, что доведу начатое до конца. Это вряд ли, попыхтишь, попыхтишь и сдуешься. Это мы еще посмотрим. А чего смотреть и так видно, лучше бы по-тихому отвалила за границу и сидела там тише воды, ниже травы. Это не в моем характере. Значит, и будешь там смердеть, пока вовсе в каргу старую не превратишься, никому не нужная, всеми забытая. Пошла вон! Сама пошла…»