Чучело человека

Не понять мне людей в их нечеловеческом стремление к людоедству. Не понять ни аппетита, ни игр, ни смерти. Мягко сказал, а надо — обжорства, болезней. Болезнь, людоедство… Братья и сестры, я хотел сделать что-то грандиозное, великое, сопоставимое с рождением и гибелью человечества, я полагался на сына, но никогда его не встречал, я готов был к миссии, но не заразил ни одного двуногого, не разложился в нем, не причинил страдания. Я боролся с течением, но оно, молчаливое, несло в город, ничем не интересуясь. Если б обрел я моего мальчика, если бы встретил! Он не спросит меня ни о чем, не бросит упрек. Я задержусь подле, а он будет расти. Он созреет, как спелая груша, обретет силу, зрелость. И когда придет время, он положит людей к своим ногам, подчинит воле, поведет за собой. И оставит после себя новое племя — изрядное, совершенное, и не будет то человек, но существо новое, с иным обликом, с иной моралью, и отцом нового буду умудренный я. Но если же человек не изменится, пусть навсегда уйдет в небытие, пусть болезни одолеют его, а мы, братья, поможем в этом…

Сотрудники оперативной бригады, что приехала под утро, замазали Щепкину синяки и ссадины, вернули глянцевый вид Рукавова. К полудню Щепкин отправился в офис, чтобы подготовить необычайной важности официальное заявление. Ничто не изменилось в Компании со вчерашнего дня — те же улыбки, те же пожатия рук. Щепкин прошел по коридорам, не останавливаясь у стены с фотографиями, бросил кокеткам две-три реплики дежурного свойства, вошел в лифт и поднялся в пентхаус.

* * *

— Очко, — сказал Щепкин, — правила помнишь? — повернулся к зеркалу, почесал затылок. — Помню, — весело подмигнул отражению, — у меня семнадцать. Тогда не забывай, что «очко» и «блэк джек» не одно и тоже. Помню, помню, не занудничай… картинки валет, дама и король — по десяти, а в «очке» — двойка, тройка и четверка. Туз — одиннадцать или единица, как больше нравится. Крупье останавливается при наборе семнадцати и более очков, если меньше, то он тянет еще карту. Ты можешь брать сколько хочешь — для игрока ограничений нет. Стоп-стоп-стоп, где ты видишь крупье? Скажи еще, что в игре должно присутствовать пять колод и что ты единственный на свете, кто способен их просчитать. Хорошо, не заводись. Сдавай. Еще. Себе. Двадцать. У меня шестнадцать… Знаешь, я хохму вспомнил, рассказать? Смешную? Жутко. Ну, расскажи. В сети местного общепита появился наиболее калорийный на всю область бутерброд. И что? В нем содержится более ста пятидесяти граммов жира и две с половиной тысячи килокалорий. Себе. Девятнадцать. Шестнадцать. Представляешь? По питательности превосходит самый вкусный пирожок в пять раз, самое калорийное пирожное в четыре раза, пломбир — в три. Бутерброд назвали «Гаргантюа и Пантагрюэль» — ничего не придумываю, писали газеты — памятником ненасытности и обжорству. Себе. Открываем? Очко! Поздравляю. В «Гаргантюа» три куска говядины, пять ломтиков ветчины, четыре куска сыра, кунжутная булка, сливочное масло и майонез. Десятая часть цены — килограммовая порция жареного картофеля и двухлитровая порция газировки. Пищевая ценность превышает недельную норму калорийности для взрослого человека. Это еще не все: чтобы съесть «Гаргантюа» требуются «две руки, хорошая хватка и нечеловеческий аппетит» — так пишут. Получается, если у тебя одна рука, бутерброд не одолеешь даже при наличии серьезной хватки. «Одна рука»? — не каркай! Сдавай. Гуляй, сытое племя! Очко! Восемнадцать.

Постучала и вошла Анечка. Щепкин отскочил от зеркала, спрятал колоду.

— Значит так, — сказал он, — особо подчеркните, что преступным идеологом и основоположником был и остается покойный господин Щепкин. Здесь необходимо вставить тот абзац, где сказано, что покойный являлся типом порочным и беспринципным. А также другой, в котором раскрывается подноготная борьбы с ним. Записали?

— Записала.

— Обязательно сошлитесь на дату смерти.

— Седьмое июня.

— Вот-вот, седьмое июня. Укажите, что с момента смерти одного из учредителей в Компании велась невидимая, но титаническая работа по концептуальной реорганизации стратегии и характера деятельности. «Концептуальной», пожалуй, вычеркните, вставьте «нравственной». Вставили?

— Вставила.

— Давайте напишем «по концептуальной и нравственной реорганизации»? Так будет лучше — и вашим, и нашим.

— Да, так лучше.

— В последнем абзаце я говорю о необходимости полной ликвидации монстра, что только могила исправит горбатого, это не слишком пылко?

Помощница пожала плечами.

— Тогда оставим. И вот что, подготовьте-ка для публикации списочек «восстановленных», сделаете?

— Весь? — удивилась Анечка.

— Нет, конечно, мы ведь не идиоты — ликвидироваться же не собираемся. Имен сто.

— Простых, из народа? В смысле — инженеры, геологи?