Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

Рита поддерживала его, а он отчаянно бил ногами, лупил руками. Потом он увидал, что их сосед направил на них бинокль. «Смотри, смотри, — подумал Павлик. — Смотри, смотри, как нам весело и хорошо вдвоем. И вовсе мы не нуждаемся, чтобы кто-то посторонний забавлял нас своими разговорами».

— Белый пароход, — сказала Рита.

И Павлик увидал первый белый пароход. Он шел по самой кромке моря, там, где оно сливалось с небом. И было даже непонятно, то ли он идет по морю, то ли летит по небу.

— Ох, здо́рово! — сказал Павлик. — Жалко, нет с нами Глеба.

— Да, — ответила Рита. — Конечно жалко.

В этот же день они отправили Глебу телеграмму со своим адресом. Теперь они каждый день утром, перед тем как идти на пляж, заходили на почту и в окошке «до востребования» спрашивали, нет ли письма Головиной Маргарите Петровне. Но Головиной писем не было. Не писали писем Головиной.

— Ну и ладно, — сказала Рита. — Не пишет — и не надо. Давай теперь два дня не ходить на почту.

Павлик промолчал: два дня не ходить на почту — это было слишком. На следующий день он, ни слова не говоря, завернул опять к почте, но мать остановила его.

— Мы же договорились не ходить на почту, — сказала Рита.

— А вдруг нам пришло письмо, — ответил Павлик.

— Нет там никаких писем, — сказала Рита. — Знаешь что? Давай зайдем на почту вечером, когда прибудет вторая почта.

Павлик неохотно согласился, и они отправились к морю. Настроение у них было неважное.

Когда они стали спускаться на пляж, Павлик увидал мужчину с биноклем — Валентина Сергеевича. Он сидел, точно поджидал кого-то, и смотрел в бинокль в сторону моря.

— Опять этот здесь, — сказал Павлик. — Пойдем в другое место.

— Пойдем, — ответила Рита. — Мне, в конце концов, все равно, где купаться.

Потом они долго купались и долго загорали. А когда вертолет взлетел над ними — вертолетная площадка была тут же, на берегу моря, — Павлик сказал:

— Знаешь что? Пойду-ка я на почту. Вертолет ведь привозит из Адлера вторую почту.

— Возьми мой паспорт, — сказала Рита.

На почте, в окошке «до востребования», девушка уже знала Павлика, поэтому она, вопреки установленному правилу, выдала ему письмо по чужому паспорту.

На конверте рукой Глеба было написано: «Головиной М. П.». В скобках: «Лично для Павлика».

Павлик тут же распечатал письмо и прочел:

«Дорогой Павлик, — писал Глеб. — Жизнь моя протекает без особых изменений. Буровая прошла только двести метров. Работаем медленно. Грунт крепкий — девятой категории! За восемь часов бурения проходим всего два-три метра. А нам надо будет пройти метров семьсот, чтобы выяснить предельную глубину и расположение рудного тела. До железнорудного пласта еще не дошли. Я же пока по-прежнему хожу в тайгу и составляю геологическую карту местности. А то просто смешно — до сих пор нет геологической карты этого района. А здесь ведь полно ценнейших полезных ископаемых. В тайгу я хожу не один, а с двумя помощниками: Кешкой Савушкиным, сыном шофера, и Любой Смирновой, дочерью бульдозериста. Это, брат, такие ребята, что ой-ой-ой! Отличные промывальщики. Кешка — тот тайгу чувствует, выведет из любого болота лучше компаса. Он мечтает, как и ты, быть геологом. А Люба вообще девочка с очень интересной биографией. Она ни разу не была в городе. Все время живет по экспедициям.

У нас здесь прохладно, часто идут дожди, и сильно шумит Ангара. Пиши чаще. Твой отец».

Павлик перечитал письмо и подумал, что мать так долго ждала этого письма, а ей в нем ни слова. Он пошел к морю и еще издали заметил, что мать смотрит в его сторону и, увидав в его руке письмо, радостно улыбнулась и быстро пошла ему навстречу. Она взяла конверт, удивилась, что он разорван, и посмотрела, кому адресовано письмо. Потом все же прочитала письмо одним духом и вернула сыну.

Павлик видел, что у матери совсем испортилось настроение, и подумал, что было бы хорошо, если бы они вдруг оказались на далекой Ангаре, и ничего, что там дождь и холодно. Счастливые какие-то там неизвестные Кешка и Любка, которые вместо него ходят в тайгу промывальщиками: моют породу и составляют геологическую карту с его отцом.

— Как ты думаешь, что сейчас делает Глеб?

— Ищет свою руду, — ответила Рита.

— Нет, он сейчас пишет нам новое письмо — мне и тебе. — Павлику хотелось успокоить мать.

— Тебе, может быть, он и пишет, а мне — нет. Он умеет не думать о том, что ему мешает работать.

* * *

Через два дня от Глеба пришло второе письмо. Оно тоже было адресовано Павлику. Хорошо, что он пришел на почту снова один. Когда он возвращался с письмом, его остановил старшина Нанба.

— В нашем городе по улице запрещено разгуливать без рубашки, — сказал Нанба. — Нехорошо, молодой человек. Мы ведь не первобытные люди. Надо иметь скромность и уважение к населению.

Павлик отошел от Нанбы и стал читать письмо отца.

«Дорогой Павлик, — писал Глеб, — пишу это письмо из города. Сижу дома и пишу письмо. Никогда еще мне не приходилось быть дома одному. Слишком тихо. Даже холодильник не стрекочет — выключен. И телефон ни разу за целый день не позвонил. Вот так, брат.