Чудачка для пианиста

— Неа, нормально, папа, — хрипнула я и отодвинулась, чтобы он не почувствовал, как пылаю. Одежда норовила загореться от температуры. — Лекции важные, нужно ехать.

Папа покачал головой и поставил толстый пакет на пол.

— Градусник неси, — сказал строго, стаскивая верхнюю одежду.

— Па-а-ап… — меня повело от слабости и придавило к стене.

— Раздевайся, а то доиграешься.

— Ты всегда так, вмешиваешься! — разозлилась я. Дернула шарф и чуть не задушила себя. С трудом выпуталась и бросила его на полку. Стащила сапоги и куртку. — Я сама могу принимать решения, мы с тобой это уже проходили.

— Я дал тебе достаточно свободы, не вынуждай меня усилить давление.

— Не сможешь, — фыркнула я и захлопнула дверь в комнату. Хотелось крушить, но сил хватило на шаг в сторону и сползти по стеночке. Папа прав, надо отлежаться, но я же упертая, не признаюсь, что мне хреново, ни за что!

Позже меня насильно заставили съесть бульон и напичкали горстью таблеток. После них было тошно, и я провалялась до вечера, проклиная декабрь за его переменчивую погоду. В голову ничего не лезло: ни книги, ни тексты, даже общаться не хотелось.

На первый звонок мобильного я не ответила, лень было вставать, а вот на пятый — меня уже взбесило, я сползла с кровати и на четвереньках добралась до рюкзака у стены.

— Чудакова, тебя почему на занятиях не было?

Охо! Мила Васильевна собственной персоной. Классная. И ужасная. У нас с ней постоянные контры, потому что ей чудится, что я не хочу учиться, а мне кажется, что она горит желанием меня выгнать из Академии. Так мы и не смогли разобраться в мотивациях друг друга за целый год.

— Я слегла с простудой, — хотела сказать бодрей, а получился сплошной сип.

— Завтра будешь? — тон классухи сбавил обороты.

— На индивидуальные точно приду.

— И ко мне загляни, разговор есть. Выздоравливай, — и она быстро отключилась.

Ее нелюбовь ко мне не сулила ничего хорошего, потому «встреча» в двенадцатом кабинете — это уже выговор или нотация о том, какая я неблагодарная ученица. Талантливая лентяйка, как она любила меня величать.

Я еле дожила до вторника. Меня невыносимо ломало бездействовать. Хотелось бежать, играть, петь, писать, а руки и организм, зараза, отказывались слушаться.

Но я все равно поехала на учебу. Решила, что попаду на оркестр, даже если после него забьюсь в темный уголок и просплю до весны.

Первые часы высидела с большим трудом, меня отключало на монотонных лекциях по культурологии и ОКДД (Основы культурно-досуговой деятельности), а когда оказалось, что последняя пара — аранжировка, я застыла в коридоре и не смогла идти дальше.

— Че заморозилась? — неожиданно подобралась ко мне Яна, отчего я покрылась мурашками. — Тебя давно спрашивает наш учитель-красавчик. Планируешь опять сбежать?

О, для нее все красавчики. Особенно постарше. В прошлом году Селезнева за директором страдала, и на уроках сценречи мы наблюдали настоящий бой за его покровительство. Яна была искусной соблазнительницей, но… Лев Николаевич глубоко женат, на нем не работали женские штучки — даже откровенное декольте и о-о-о-огромный размер выставленной вперед груди.

— А что там нужно сдавать для семестровой? — тихо уточнила я, поглядывая в класс, куда совсем не хотелось заходить.

Первый месяц все время что-то шло не так, и я просто на последнюю ленту по аранжировке во вторник и пятницу не попадала. А когда начался декабрь, я просто уже избегала нарочно, потому что боялась оказаться высмеянной за пропуски.

Рядом с нами приостановилась Аня-заучка. Мне она нравилась — хоть и закрытая, но очень теплая девочка. В отличие от некоторых змеюшек. Благо я для них не конкурент, и меня не трогают, потому что я никогда не была замечена в гульках или приставании к ребятам. Я просто хотела петь и создавать музыку, этим и жила.

— Аранжировку любой известной темы, — подсказала Аня. — Эстрадно-вокальную.

— И когда сдать нужно? — меня немного вело от слабости и морозило от температуры. Самое время идти пить простудный чай.

— Еще на прошлой неделе. Ты одна вроде осталась, даже хоровики сдали…

— Вот же…

Яна надула губы и, потеряв к нам интерес, ушла в уборную.

— Ладно, спасибо, — я снова покосилась на класс. Учителя еще нет, чтобы хоть попытаться выпросить отсрочку. Наверное, стоит сегодня взять себя в руки и поговорить с ним, встретиться лицом к лицу.

Но тут, как назло, из двенадцатого выглянула Горовая.

— Зайди, — строго сказала она, и я, слабо улыбнувшись одногруппнице, подошла к классухе. — Ты на отчисление стоишь, дорогая.

Я пошатнулась и сцепила слабые пальцы на ремнях рюкзака.

— Почему?

Руководительница пропустила меня в кабинет и захлопнула дверь. Прохаживаясь вдоль развешанных пестрых поделок, она полистала что-то на столе и выглянула в окно.

— Сольфеджио не сдала, на танцы ходила без формы, а на аранжировку за два месяца не соизволила даже появиться. Один вокал без вопросов.