Чудеса Богоматери

Культ Девы Марии нес в себе и еще одну латентную нравственную "сверхзадачу". Фактически он накладывал на обычную церковную мораль еще один этический "слой", в значительной степени отменяющий ее и подменяющий другими принципами. Формальная справедливость воздаяния за грехи, носителем которой является Христос — небесный Судия, благодаря вмешательству Девы Марии упраздняется, и на ее место ставится верное служение небесной Даме в рыцарском духе (особенно показателен в этом плане сюжет "О монахе, утонувшем в реке", где черти хвалят справедливость Христа и хулят несправедливость Богоматери, всегда помогающей "своим", то есть тем, кто ей служит; не менее показательны и концовки последующих рассказов). Можно было бы, вслед за Э. Фроммом, счесть, что здесь материнский принцип безусловной любви (Богоматерь) одерживает победу над отцовским принципом справедливости (Бог)[11]; нельзя, однако, не заметить, что важнее всего здесь не доброта Богоматери, а преданность ее вассала. В рассказе "О некоем клирике" Дева прямо угрожает отступнику, променявшему ее на светскую невесту, своей немилостью и прощает его лишь тогда, когда он безусловно возвращается к ней в услужение. Причем служение Богоматери "идет в зачет" всегда, даже когда сопутствует неправому делу: в сюжете "Оповещенном воре..." Дева помогает протагонисту за то, что он всякий раз, идучи на кражу, молился ей, дабы снискать ее благоволение. Этого достаточно, чтобы "закон службы" пересилил и человеческий. и божеский законы справедливости.

Указанная черта глубже всего роднит "Чудеса Богоматери" с куртуазной литературой, помещая их как бы в опосредующее положение между мирской профанностью "низа" и духовным ригоризмом церковного "верха": служение Деве Марии становится неким "правилом игры", соблюдение которого в значительной степени высвобождает пространство действий в мире из рамок жестких предписаний относительно должного и запретного "Медиаторность", опосредующая роль Богоматери в современной медиевистике, считается общепризнанной; здесь же это качество приобретает специфически индивидуалистическую окраску — ибо индивид оказывается судим не за свое (общественное) поведение перед Богом и людьми, а за (личное) служение небесной властительнице.

Все вышесказанное во многом определило принципы. которым было сочтено необходимым следовать при переводе Прежде всего, поскольку есть основание кое в чем сближать произведения Готье де Куэнси с куртуазной литературой, то и стихотворный размер был выбран такой, каким принято пользоваться при переводе куртуазных памятников Оригинал, как и большинство повествовательных текстов куртуазных жанров (прежде всего рыцарские романы и небольшие повести — лэ), написан силлабическим восьмисложником. в отечественном силлабо-тоническом стихосложении условно соответствующим ему считается четырехстопный ("пушкинский") ямб Этот размер и был избран, что исключало попытки имитировать перебои ритма средневековой силлабики[12], которые невольно перевели бы текст в иной стилевой регистр Дело в том, что в восточнославянских литературах силлабика употреблялась, в XVII-XVIII в, преимущественно в неповествовательных духовных стихах, то есть принадлежала сугубо церковной культуре; здесь же хотелось подчеркнуть именно наполовину светский характер памятника, модифицирующего чистую церковность раннего Средневековья Однако те особенности версификации, которые представлялось допустимым сохранить, по возможности передавались Это — и несоблюдение более позднего, привычного для нас "правила альтернанса", требующего, чтобы пары женских рифм не соседствовали с женскими, а пары мужских рифм — с мужскими в средневековых текстах как раз чаще всего за парой женских рифм следуют еще одна или несколько пар женских, а за парой мужских — еще одна или несколько пар мужских рифм, причем никакой системы здесь не наблюдается Большое распространение имели рифмы омонимические (saint Pau — pensa pau, fontainne etfons — tu fons), однокорневые (ne die — ne contredie, faire — affaire). "грамматические" — как глагольные (demerent — chanterent, так и на другие части речи (curieus — luxurieus), неточные и приблизительные (Diex — cielz) и многие другие более или менее отвергаемые современной поэтикой способы рифмовки, которыми мы пользовались и в переводе Некоторые из них комментируются в построчных примечаниях.

Перевод латинских прозаических exempla, к которым (в основном) восходит текст Готье де Куэнси, максимально приближен к оригиналу Там, где ясность выражения требовала не простой перестановки слов или транспозиции частей речи, а введения дополнительных слов, они взяты в квадратные скобки Перевод стихотворного текста, естественно, отходит от оригинала несколько дальше, однако парафразы и перестановки ограничиваются одной строкой или, в крайнем случае, двумя соседними — в соответствии с традиционной практикой "филологического" перевода, который должен быть пригоден не только для чтения, но и для цитирования.

ЛАТИНСКИЕ EXEMPLA