Чудеса Дивнозёрья

— Сам взгляни, если не веришь. И… ой, да мы же её знаем. Это Веселина, помнишь? Подопечная мавки Майи. Надо скорее её в дом отнести и отогреть!

Хрупкая бледная Веселина казалась почти невесомой. И как только дошла по снегу: в одном лёгком платьишке? Дышит же ещё? Уф, дышит.

Тайка и одна бы донесла водяницу, но Пушок старался помочь как мог. Наверное, совестно ему стало за свой страх.

Уже в тепле, когда они пристроили Веселину у печки и Тайка принялась растирать ей руки и ноги, коловерша тихонько промуркал:

— Прости, что такой переполох поднял.

— За что ты извиняешься? — удивилась Тайка. — Если бы не ты, мы бы её вообще не нашли. Замёрзла бы Веселинка насмерть. Так что ты у нас сегодня герой.

— Правда? — Пушок повеселел. — О, это надо отметить! Я в погреб метнусь, за малиновым вареньем? Не для себя, а чтобы больную нашу отогреть-полечить. А ты пока ставь чайник.

Пока он летал туда-сюда, Веселина пришла в себя. На её щёки вернулась краска, синева ушла с губ. Она закуталась в одеяло так, что только нос курносый торчал да пара светлых прядок чёлки.

Чаю с малинкой она обрадовалась, одарила коловершу улыбкой, и тот распушился-загордился ещё больше.

— Давай, пей, болезная! Как ты вообще у нас на огороде оказалась? И почему не спишь зимой?

— Да погоди ты с вопросами лезть, — проворчал домовой Никифор, вылезая из-за печки.

— Мы тебя разбудили? Прости, — Тайка всплеснула руками.

— Да какой уж тут спать, когда такие дела творятся, — Никифор вразвалочку подошёл поближе, положил мохнатую ладонь на лоб Веселины, сокрушённо поцокал языком. — Погодьте, щас поколдую малость, чтобы теплее стало. Что смотрите? Мы, домовые, и не такое могём. Ежели кто чуть до смерти не замёрз, усегда знаем, как согреть.

Он пробурчал заклинание — слов Тайка не разобрала, — а потом хлопнул в ладоши. С пальцев сорвались искорки и окутали одеяло, словно ёлочные огоньки. Миг — и волшебство пропало, только Веселина высунулась из своего кокона:

— Спасибо, дедушко, — она шмыгнула носом. — Мне намного лучше.

— Вот теперь пей чаёк да сказывай, как тебя угораздило, — Никифор отечески похлопал её по руке. — А ты, Таюшка-хозяюшка, налей водицы тёплой в корыто. Пусть ноги омочит. Водяницам в своей стихии завсегда хорошо делается.

Так они и поступили. А Веселина, откашлявшись, начала свой рассказ:

— Это всё ради Нового года. Я ведь не опоздала? Он ещё не прошёл? — она с надеждой взглянула на наряженную ёлку.

— Ох… — Тайка зажала себе рукой рот.

У неё язык не повернулся сказать, что уже и Новый год минул, и Рождество, и даже её день рождения, который на следующий день после Рождества. Праздники подходили к концу…

— Ты не отвлекайся, душа речная, сказывай, — Никифор тоже на вопрос отвечать не стал, а Пушку, у которого язык без костей, успел заткнуть пасть варежкой.

Оно понятно, что правду не утаишь. Но стоило всё же заранее подготовить Веселинку к печальным известиям.

— Я все прежние годы зимой-то спала, — продолжила водяница, грея тонкие пальцы о чашку чая. — А этим летом мы с Фантиком поспорили. Ну, то есть с домовым Афанасием. Я говорю: лето — лучшее время года. А он мне: да как ты можешь судить, если зиму никогда не видела? И давай рассказывать: про ёлочку, про новогодние чудеса, про подарки, про снежок пушистый ласковый… И такими заманчивыми мне его речи показались, что подумала: была не была! Хоть ешьте меня, хоть режьте, а должна я на зимнюю сказку хоть разок своими глазами посмотреть. Рассказала Майе, а та меня на смех подняла, представляете?

— Эт нехорошо, — Никифор сурово сдвинул кустистые брови.

Тайка была с ним согласна: какой бы глупой и несбыточной ни казалась чужая мечта, а смеяться над ней — не след.

— А потом вообще запретила о зимушке-зиме думать. — На глазах у Веселины выступили слёзы. — Говорит, мы водные сущности, для нас зима подобна смерти. Замерзает вода, превращается в стылый лёд, и всё — каюк. Но разве можно запретить мечтать? Я прогоняла мысли, прогоняла, а они всё равно в голове вертятся.

Пушок снова хотел что-то сказать, но Никифор на него шикнул, а водянице кивнул, чтобы продолжала.

— Тогда я решила: сбегу! Когда поздняя осень настала, притворилась спящей. Все подруженьки, мавки да бродницы, заснули, а я раз — и утекла. Еле успела: у берега-то уже ледок схватился.

— И где же ты была всё это время? — ахнула Тайка. — Жуть-река ещё в декабре замёрзла.

— Замёрзла, да не везде, — хитро улыбнулась Веселина. — Ниже по течению, за Ольховкой, большущий дом стоит. А от него широкая тёплая труба идёт. В том краю вода не замерзает. Вот я там и сидела, ждала, когда сугробы побольше насыплет. Фантик сказал, что на Новый год непременно должны быть сугробы выше колена.

— Ага, значит, возле завода плавала… Майя будет не рада, — Тайка покачала головой.

Она совсем не ожидала, что обычно тихая водяница вдруг топнет ногой так, что вода из корыта выплеснется на пол.

— Ну и пусть! Я уже большая и сама могу решать, что мне делать!

— Отроческий бунт, — Никифор понимающе крякнул, оглаживая бороду. — А что, самое времечко…