Чудеса Дивнозёрья

Признаться, ей тоже стало не по себе, и идея пойти в гости к Марьяне казалась не такой уж и плохой. Тайка мысленно обругала себя: нет, ну что это за упаднические настроения? Она же и злого колдуна из Нави не забоялась, и с лихом сразилась, и зловредного упыря чесноком гоняла, а тут вдруг раз — и струсила перед лицом чего-то вообще непонятного. А может, оно и не опасное даже, а так, хулиганит!

— Твоя правда, Таюшка-хозяюшка, — Никифор, кряхтя, слез с печки. — Заварю-ка я нам всем чаю с ромашкой. Посидим, покумекаем, что делать. И ты, дуралей рыжий, тоже чайку хлебни.

— Лучше бы валерьянки, — вздохнул Пушок, прижимаясь к Тайке тёплым боком. — Тай, чего он обзывается? Можно подумать, что бояться — это стыдно. Эй, Никифор, тебе самому не страшно, что ль?

В трубе что-то загудело, захохотало, заухало, и домовой выронил чайник — у того давно была отпаянная ручка, примотанная проволокой.

— Ну вот, ручка совсем сломалась, — упавшим голосом произнёс Никифор. — Хороший чайник был, новенький почти…

— Да какой там «новенький», его ещё Семёновна покупала. Лет десять твоему чайнику. Давно пора выкинуть, — коловерша нервно облизал усы.

— Я те дам «выкинуть»! — вскинулся домовой, потрясая кулаком.

Пришлось Тайке снова повысить голос:

— Тише, тише. Вам не кажется, что этот невидимка — что-то вроде кикиморы-раздорки? Мы какие-то нервные становимся…

— Это оттого, что не знаем, с кем дело имеем, — Никифор наполнил водой кастрюльку и водрузил её на плиту вместо почившего чайника. — С барабашкой или раздоркой — оно хоть понятно, что делать. А вот когда не пойми кто тебе зла желает — это действительно жутковато.

Он пожевал губу и добавил:

— Прости, Пушок, что трусом тебя обозвал. Я и сам боюсь. Но дом не брошу. Я же всё-таки домовой. Охранять жильё — это моя наипервейшая обязанность.

— Пустяки, прощаю, — коловерша великодушно махнул когтистой лапой. — Слушай, Никифор, а ты бы и впрямь поколдовал, что ли. Ну есть же у вас, у домовых, всякие охранные штуки?

— Дык я уже всё перепробовал, — Никифор тяжко вздохнул.

Он поискал прихватку, но не нашёл, попробовал было налить чай, обхватив ручки кастрюли полотенцем, но оступился и перевернул металлическую кружку.

И в этот момент в доме с хлопком погас свет, будто бы выбило пробки, а чужой дребезжащий голос захохотал:

— Что упало, то пропало, хе-хе-хе!

— А-а-а! Караул! Грабят! — Пушок заметался по кухне, роняя посуду.

А Тайку вдруг накрыло таким оглушительным ужасом, что не стало сил дышать — как будто в прорубь окунули, прямо с ледышками.

Не помня себя, она бросилась на улицу в чём была — в тапочках с помпонами и свитере. Даже пуховик с крючка не успела сдёрнуть. В тот же миг послышался звон разбитого стекла, и следом за ней с отчаянным мявом вылетел Пушок. Похоже, коловерша высадил окно своей тушкой. Последним из дома кубарем выкатился Никифор в одном валенке. Он тут же вскочил, прихрамывая, пробежал несколько шагов по снегу и ухнул босой пяткой в сугроб.

— Ух, мороз-те-в-нос! — домовой, стуча зубами от холода, запрыгал на одной ножке.

— Давай, суй лапу мне под пузо, — великодушный Пушок распушил шерсть, — я ж меховой, мне не холодно.

Никифор предложением воспользовался, хоть и чувствовал себя крайне неловко.

— О-хо-хонюшки… — он спрятал озябшие руки под мышки. — Вот тебе и празднички. Говорят, как год начинается, так его и проведёшь. Не хотелось бы…

— А ну не каркай, — оборвала его причитания Тайка. — Подождём, может, всё как-нибудь само образуется.

Но не тут-то было: человек-невидимка в доме разбушевался не на шутку. Двери хлопали, из трубы то и дело вылетали снопы искр, уцелевшие стёкла дребезжали, крыльцо скрипело, с кухни доносились шум воды и звон посуды.

— Да, это уже не барабашка, а целый барабан, — смешком Тайка попыталась разрядить обстановку, но на самом деле ей было отнюдь не весело.

Пушок, глянув на неё с тоской, мявкнул:

— Пойдёмте всё-таки к Марьянке. Хоть согреемся. Не торчать же по темноте на холоде — чай, не месяц май.

— Да-а, придётся друзей о помощи просить, — кивнул Никифор. — Завтра соберу других домовых, будем думу думать. Не хочется на старости лет снова бездомным становиться. Это по молодости мне гулять хотелось без лишних обязательств, а нонче-то уже остепенился, привык, хозяйство завёл, скарбом оброс… кому ж теперь моё добро, честным трудом нажитое, достанется?

— Не переживай, — Тайка хлопнула его по плечу. — Во-первых, ещё не вечер. Может, мы проиграли одну битву с невидимкой, но ещё не проиграли войну. А во-вторых, о помощи просить совсем не стыдно. Для этого и нужны друзья: то мы им помогаем, то они нам.

— А в-третьих, Марьянка сама этого человека-невидимку напугать может так, что мало не покажется, — Пушок затанцевал на снегу, перебирая лапами. — Она же вытьянка, а не абы кто! Как взвоет, глазищами сверкнёт — он и убежит. Победим врага его же оружием, так сказать. Вот увидишь, он у нас ещё попляшет!

* * *

Марьяна, конечно же, их и накормила, и обогрела, и выслушала. А выслушав, крепко призадумалась: