Чудеса магии

Конечно, я немедленно согласился на эти условия.

Тогда он потребовал, чтобы я, в знак согласия, коснулся земли левой рукой.

Я сделал так, как он хотел.

Затем он молча пошел вперед, а мы следовали за ним до тех пор, пока он не сказал, чтобы мы сели.

Мы уселись у краев столообразного возвышения.

«Нет ли у тебя с собою белого платка?» — спросил он.

Я напрасно рылся у себя в карманах, наконец отыскал завалившуюся за подкладку старую, выцветшую, складывающуюся карту Европы (очевидно я носил ее с собою в течение всего моего длинного путешествия по Азии), разостлал ее перед нами и объявил «дугпе», что этот рисунок изображает мою родину.

Он обменялся быстрым взглядом с моим проводником — и я снова увидал на лице тибетца выражение исполненной ненависти злобы, которое кинулось мне в глаза еще вечером.

Не хочу ли я видеть волшебное действо сверчков?

Я кивнул головой и мне мгновенно стало ясно все, что затем последует: обычный трюк — вызывание насекомых из-под земли свистом или чем-нибудь подобным.

Действительно, я не ошибся; «дугпа» стал производить тихое, металлическое чириканье (они делают это с помощью маленького, серебряного колокольчика, тайно носимого с собою) — и сейчас же из укромных уголков в земле стало появляться множество сверчков, которые всползали на белую географическую карту.

Все больше и больше.

Бесчисленное множество.

Я стал было уже сердиться на то, что ради нелепого фокуса, который раньше достаточно видел в Китае, предпринял такую утомительную поездку, но последующее щедро вознаградило меня за все. Сверчки не только принадлежали к какой-то совершенно новой, с научной точки зрения, породе — это было бы уже само по себе достаточно интересно — но кроме того вели себя самым странным образом.

Едва вступив на карту, они сначала, правда, беспорядочно бегали вокруг, но затем стали образовывать группы, враждебно относившиеся друг к другу. Внезапно на средину карты упало световое пятно радужного цвета (оно происходило от стеклянной призмы, которую «дугпа» держал против солнца, как я успел в том быстро убедиться) и спустя несколько секунд из мирных до тех пор сверчков образовался комок ужаснейшим образом раздирающих друг друга насекомых. Это зрелище было слишком отвратительно для того, чтобы я мог изобразить его. Шелест многих тысяч крыльев производил высокий, певучий звук, который проникал повсюду — в мозг и тело, слышалось верещанье — смесь столь адской ненависти и ужасных предсмертных мук, что я никогда не смогу забыть его.

Густой, зеленоватый сок начал течь из-под кучи.

Я приказал «дугпе» немедленно прекратить все происходящее — он уже спрятал призму и теперь только пожал плечами.

Напрасно я старался разогнать сверчков палкой; их безумное стремление к убийству не знало пределов.

Подбегали все новые и новые толпы, копошащийся, отвратительный комок громоздился все выше и выше и достиг наконец высоты мужского роста.

На далеком пространстве вся земля кишела копошащимися, обезумевшими насекомыми. Беловатая, слипнувшаяся масса, тяготевшая к центру, одушевленная лишь единым помыслом: убивать, убивать, убивать.

Некоторые из сверчков, упав полуискалеченными с кучи и не имея более возможности взобраться на нее, раздирали самих себя своими же клещами.

Звенящий гул становился иногда настолько громок и отвратительно резок, что я зажимал уши, думая, что дальше не смогу вынести.

Наконец, благодарение богу, насекомых начало становиться все меньше и меньше, подползающие толпы стали редеть и в конце концов вовсе исчезли.

«Что это он еще делает?» — спросил я тибетца, когда увидел, что «дугпа» по-видимому и не думает удаляться, а скорее хочет сконцентрировать свои мысли на чем-то. Он приподнял верхнюю губу настолько, что я мог ясно видеть его острые зубы. Они были черны, как смола, должно быть от принятого там жеванья бетеля.

«Он связывает и разрешает», — услышал я ответ тибетца.

Хотя я все время беспрестанно повторял, что то были лишь насекомые, нашедшие здесь свою смерть, все же я ощутил сильнейшее волнение и почувствовал себя близким к обмороку, в то время как из какой-то неведомой дали прозвучал голос: «Он связывает и разрешает!»

Я не понял, что должны были значить эти слова, и не понимаю их до сих пор; в дальнейшем не произошло ничего удивительного. Почему же я, несмотря на это, просидел не двигаясь несколько часов — не могу даже представить сейчас сколько? У меня исчезла воля к вставанию — иначе не могу объяснить этого.

Солнце постепенно спускалось, и окружающий пейзаж и облака приняли ту кричаще красную и оранжево-желтую невероятную окраску, которая знакома всем, хоть однажды побывавшим в Тибете.

Впечатление от такой картины можно сравнить лишь с варварски раскрашенными стенами палаток европейских зверинцев, встречаемых на ярмарках.