Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

В то время, о котором идет речь, Твардовского уже отлучили от его детища — бесконечно популярного у интеллигенции журнала «Новый мир», можно сказать, единственной нашей отрады, и при том легальной. Тогда же, по слухам, стали неохотно издавать и стихи самого Твардовского. Не говоря уже о «Теркине на том свете», о котором даже не вспоминали.

И вот в эту черную для Твардовского годину я и стала готовить встречу Александра Трифоновича с Генрихом Бёллем.

Постараюсь объяснить подспудные причины моего замысла. Мне кажется, именно Твардовский, один из совсем немногих, понимал уже тогда, что русская литература, русская культура неотделимы от культуры общеевропейской и от мировой тоже, и посему пытался публиковать у себя в журнале хотя бы выдающихся писателей Запада. В «Новом мире» я впервые прочла и итальянца Альберто Моравиа, и французского писателя Камю (его роман «Чума»). И именно в «Новом мире» не только публиковали Бёлля (и в переводах Сони Фридлянд, и в моих), но и не раз приглашали западногерманского писателя в редакцию даже в ту пору, когда уже существовала «Иностранная литература» — специальный журнал для писателей зарубежья.

Не говорю уже о том, что я и муж были безмерно благодарны Твардовскому за то, что он так упорно боролся за разрешение напечатать нашу с Д. Е. многострадальную книгу «Преступник номер 1».

И вот, через Ирину Архангельскую, которая в «Новом мире» занималась публикацией зарубежных писателей, Твардовскому было передано приглашение Бёлля встретиться с ним.

Надеюсь, что Твардовского это обрадовало. Ведь приглашение значило, что ему как-то удалось достучаться и до людей на Западе.

Однако с этим Бёллевским приглашением сразу возникли трудности. Твардовский хотел, чтобы его свидание с западногерманским писателем прошло бы, так сказать, в рамках абсолютной легальности[26] и, стало быть, на территории Союза писателей.

Однако тут встали насмерть новые друзья Бёлля. Ведь они постоянно внушали Бёллю, что СП (Союз писателей) — какое-то особое, необычайно зловредное образование со своими особыми законами и правилами. А новые друзья пользовались в ту пору гораздо бóльшим влиянием на Бёлля, нежели мы с мужем.

После долгих, мучительных переговоров все же удалось договориться о месте встречи. Бёлль согласился прибыть в ресторан ЦДЛ (Центрального дома литераторов), где на антресолях Дубового зала накрыли стол для небольшого круга гостей Твардовского. Кроме Бёлля с женой и нас с мужем, были еще приглашены Лев Гинзбург с женой. Однако Гинзбург, его жена и жена Бёлля Аннемари сидели на другой стороне длинного стола и в беседу писателей не вмешивались. Не вмешивались в эту беседу и мы с Д. Е. Только переводили. Я, сидя рядом с Бёллем, переводила каждое его слово с немецкого на русский. Муж, сидя рядом с Твардовским, — каждое слово Твардовского с русского на немецкий. Создавалась, по-моему, полная иллюзия полноценной беседы писателей наедине. Оба были довольны. Встретились скорее холодно, а прощаясь, без конца обнимались. Никак не могли расстаться. Растроганный Твардовский повторял: «В следующий раз у меня на даче… Как только ты (Бёлль) приедешь опять, у меня на даче…»

Следующего раза уже не было. В 1971 году Твардовского не стало.

К моему величайшему сожалению, прав оказался Твардовский, предвидя, что его скоро забудут. По-моему, даже его юбилеи отмечают теперь… в Смоленске.

В ХХI веке с почтением вспоминают кого ни попадя, только не Твардовского. Без конца вспоминают Галича, советского драматурга средней руки и большого барина, который, впав в немилость как еврей, сочинил несколько сатирических песен. До недавнего времени вспоминали Померанца, назвавшего самого себя гадким утенком. Однако, как известно, гадкий утенок превратился в гордого лебедя — Померанц же отнюдь не стал лебедем. Он стал всего лишь пародией на инакомыслящего. Занимался всю жизнь самовосхвалением или, скорее, раздуванием самого себя. Часто писал всякий вздор — то о восточном религиозном нигилизме, то о «Выходе из транса», ну и, конечно, о модном Достоевском. И еще черт его знает о чем. Собирал на посиделках дураков и дурочек типа собственной жены Миркиной и морочил им головы. А после его смерти этим же занялась и сама Миркина.

Как ни странно, супругов и по сей день не забыли. Забыли только Твардовского.

Однако вернусь к Бёллю. Сейчас мне кажется, что Бёлль прислал мне свой новый роман «Групповой портрет с дамой» в пик нашего взаимного непонимания. Прислал еще в гранках. А поскольку в романе шла речь о плетении кладбищенских венков, добавил к гранкам специальные брошюры — инструкции по изготовлению этих самых венков.