Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Ведь она, после Есенина, пожалуй, единственная из оставшихся в России писателей, кто даже не пытался воодушевиться «громадьем» дел, стоявших перед народами СССР, и понять величие партии и ее рулевого — Сталина.

Ахматова была верна своей теме, самой себе. Она говорила с нами то от имени роковой женщины, разбивающей мужские сердца, то от имени скромницы-простолюдинки, но той единственной, кого любил «Сероглазый король».

А какой женщине в глубине души не хочется вообразить себя femme fatаle, инфернальной красавицей? И какая женщина не мечтает стать возлюбленной Сероглазого короля?

И какому мужчине не льстит почувствовать себя победителем роковой соблазнительницы или Сероглазым королем?

Конечно, и Цветаева, и Пастернак, и Мандельштам, и Маяковский, и другие современники Ахматовой писали о любви — и, на мой взгляд, лучше нее. Но не так в лоб, а более заумно. Поэтому Ахматова была тогда многим важнее и нужнее всех других… Вот и попала в сталинский разгромный рескрипт.

Разумеется, печально знаменитое постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» нанесло сокрушительный удар по всей нашей литературе. Если до войны, несмотря на аресты и казни 1937–1939 годов, классиками считались Горький, Шолохов, Алексей Толстой, а им в спину дышали, хоть и не обласканные властью, но и не запрещенные авторы — такие, как Евгений Шварц и Юрий Тынянов, Константин Федин и Леонид Леонов, Валентин Катаев, Илья Ильф и Евгений Петров, а также писатели, о которых все знали, но которых не печатали: Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Евгений Замятин, Николай Заболоцкий, — то сразу после войны на первый план вышли сочинители больше похожие не на писателей, а на нынешних «звезд» зомбоящика — и даже не на Соловьева или Дмитрия Киселева, а прямо-таки на Кургиняна… Правили бал в литературе после войны и до самой смерти Сталина Грибачев и Софронов, Первенцев и Кочетов, Суров и Бубеннов.

Я уже писала в книге «Записки обыкновенной говорящей лошади», но повторюсь: в СССР после войны так и не возникло ни большой антивоенной литературы, ни большой антифашистской литературы. А ведь не кто иной, как СССР, был главным победителем во Второй мировой войне и главным могильщиком фашистского рейха…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Триада графа Уварова

Но вернемся в первые послевоенные восемь лет. Естественно, борьба с интеллигенцией, начатая уже в 1946 году, продолжалась. «И вся-то наша жизнь есть борьба-борьба», как пелось в популярной песне моей юности…

Боролись то с театральными критиками-евреями, взявшими себе в псевдонимы русские фамилии, то с космополитами-учеными, которые вот-вот продадут свои изобретения и открытия американцам — а заодно и собственную душу «галантерейщику» Трумэну (иначе его не называли в печати), тогдашнему президенту США. Боролись даже с американскими писателями, которые не желали писать в стиле соцреализма. Словом, боролись, боролись и боролись.

И по ходу этой борьбы, казалось бы, беспорядочной и бессистемной, все яснее стала вырисовываться ее конечная цель — возвращение к пресловутой триаде графа Уварова, министра просвещения Николая I: «православие, самодержавие, народность».

Годы царствования Николая I были далеко не самым простым временем в истории России. Европейские страны уже сделали мощный рывок вперед. В Европе уже возникло мощное третье сословие: промышленники и рабочие, крестьяне — будущие фермеры, а также и интеллигенция…

При Николае I крепостники-помещики всячески противились заграничной напасти. Им помогал и шеф жандармов Бенкендорф с его третьим отделением и голубыми мундирами, и граф Уваров, министр просвещения. В пору Уварова университеты из очагов научной мысли превратились в чисто учебные заведения. Дух просветительства и свободомыслия был из них изгнан. Фамусовы, так сказать, на законном основании, преследовали Чацких, а Простаковы воспитывали на свой лад Митрофанушек…

И во времена Николая I уваровская триада считалась глубоко реакционной.

Как же Сталин претворял ее в жизнь в ХХ веке? Да очень просто.

Первые шаги навстречу православию власти России, не верящие ни в чох, ни в сон, сделали сразу после войны.

Загорск снова превращался в Сергиев Посад, тамошние церкви начали срочно восстанавливать. Уже открыли духовную семинарию, куда стали принимать молодых ребят, отслуживших в армии. В середине 1950-х в этот центр православия начали возить и иностранцев. Жены партийных боссов начали крестить детей и внуков и даже хвастаться этим. Не отставала и наша интеллигенция, которая всегда норовит бежать впереди паровоза. Дамы сразу обзавелись нательными крестиками, чтобы носить их не на теле, а поверх одежды — всем напоказ. Кое-кто начал ходить в модную церковь в Столешниковом переулке, слушать модного священника. Вроде бы пахнет диссидентством, но никого за это уже не преследуют. Правда, самый большой столичный православный собор, храм Христа Спасителя, в 1931-м был разрушен «до основанья», как пелось в нашем старом гимне «Интернационал». И на его месте был бассейн «Москва», куда мы исправно ходили… Но не беда — плавать ведь и крещеным не возбраняется.