Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

В связи с этим в язык хлынул поток слов, кончающихся на «-изм». Ведь научная (или псевдонаучная) подоплека учения Ленина была почерпнута из иностранных источников. Учение марксизма-ленинизма родом из Западной Европы. Неудивительно, что в партийный обиход в России вошли слова: марксизм, социализм, коммунизм, гуманизм (буржуазный), ревизионизм (не дай бог!), волюнтаризм, эмпириокритицизм, шовинизм (великодержавный), индивидуализм и т. д. и т. п.

Сам Сталин не удержался и обогатил слова на «-изм» отвратительным словом «наплевизм».

Позже и советские писатели внесли свой вклад: придумали соцреализм — единственный метод для написания художественных произведений в настоящем и будущем.

В 1920-е появилось и множество слов с окончанием «-ция». Интервенция, эксплуатация, депортация (вместо высылка), эмиграция, конфедерация, узурпация (вместо захват), конфискация-экспроприация (вместо грабеж среди бела дня), эволюция и т. д. и т. п. И наконец, электрификация. По мысли Ленина, «электрификация плюс советская власть» должны были привести нашу страну прямехонько к коммунизму. Не привели, но зато, возможно, надоумили Сталина попытаться осуществить эту мечту с помощью другого слова с окончанием на «-ция» — а именно, с помощью индустриализации.

Однако, мы все еще в 1920-х — лучезарных, нэповских. Тогда огромное значение приобрело и слово «интернационал».

«Интернационал» был наш гимн: «С Интернационалом воспрянет род людской!» И «интернационал» — международные организации.

Интернационалы-организации отличались друг от друга номерами. Первый Интернационал был создан еще в XIX веке самими основоположниками (тоже красивое слово!) Марксом и Энгельсом. Стало быть, он считается правильным, хотя в ннм мутили воду прудоновцы (последователи Прудона) и бакунинцы (последователи Бакунина).

В 1923 году возник явно неправильный Второй Интернационал. Одним из его заправил был некий Эдуард Бернштейн. И этот Бернштейн додумался до того, что провозгласил, будто «движение — все» (в смысле — борьба за улучшение жизни трудящихся), а «конечная цель» (то есть социализм) — «ничто».

И вот нерадивые помощники и референты нашего, тогда еще молодого, президента Владимира Путина ввели его в заблуждение, и он как-то заявил (сама слышала по телику), что «Бронштейн» — заметим, не Бернштейн, а Бронштейн — сказал глупые слова, будто движение важнее, чем цель. Но Бронштейн — это настоящая фамилия Троцкого, отчаянного левака, который вместе с Лениным осуществлял революцию и презирал движение за права трудящихся, как оппортунизм…

Почему я всю вину за президентский ляп возлагаю исключительно на референтов и помощников? Да потому, что не царское это дело — разбираться кто Бернштейн, а кто Бронштейн…

Однако вернемся к Интернационалам. Второй (вредный) Интернационал сплошь состоял из бернштейновских социал-демократов («социал-предателей», по-нашему) и даже из «охвостья». Примерно тогда же и возник Двухсполовинный Интернационал — его назвали также «Бернским». В 1930-е он слился с Венским Интернационалом и вскоре прекратил свое существование. Наконец, в 1930-е троцкисты организовали свой — Четвертый — Интернационал. Явно негодный. Но и он вскоре испустил дух.

Зато правильный, положительный Третий Интернационал, созданный еще в 1919 году в Советской России под именем Коминтерна (Коммунистический Интернационал) превратился в могучее, огромное, чрезвычайно важное, хотя и затратное, учреждение с щупальцами во всех странах и на всех континентах. Сотрудники этого Интернационала были и агентами влияния, и нелегалами-шпионами, и резидентами. Что там ГРУ, КГБ и прочие подобные «конторы»!

Коминтерн просуществовал четверть века, пока его в 1943 году не прихлопнул за ненадобностью сам Сталин. Вождь тогда решил строить не социализм-коммунизм в мировом масштабе, а собственную Империю — нечто вроде супердержавы, которую следовало бы назвать Сталинская Матушка Русь.

Но мы-то с вами еще в 1920-х и видим, что одновременно с расширением партийного волапюка русский язык пополняется за счет воровского жаргона. С легкой руки Горького пошла мода на босяков-бунтарей. Новая власть сочла их «социально-близкими». А еще появились тогда десятки, а может быть, и сотни тысяч бездомных подростков-беспризорников, и их язык также вошел в обиход — особенно молодежи…

Помню, с каким ужасом моя интеллигентная мама слушала, как я, ее дочка лет 11–12 повторяю: буза, бузотер, бузить (скандал, скандалист, скандалить), шамать, шамовка (есть, еда), шухер (тревога), урка (вор), малина (территория, убежище шайки), стырить (украсть) и так далее.

Скажу сразу, облатнение языка продолжалось все 75 лет существования советской власти, поскольку никогда не иссякал контингент архипелага ГУЛАГа и, соответственно, контингент вохровцев — охранников.

Но о языке ГУЛАГа, благодаря гениальному Солженицыну, мы знаем, по-моему, больше, чем о языке «вольняшек» — нерепрессированных граждан Советского Союза…