Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Большая словесная неразбериха возникла в России и в названиях новых органов власти. С одной стороны, лозунг большевиков гласил: «Вся власть — Советам!», да и сами ленинцы называли страну «Советской». Считалось, что на одной шестой части земли была установлена Советская власть, alias власть Советов. Но, с другой стороны, власть фактически досталась партии (б) — вернее, партийным органам большевиков.

На первых порах один из этих органов назывался довольно-таки неприлично — Це Ка Ка, что значило Центральная контрольная комиссия. На слух просто какая-то, прости господи, какашка. Но потом ЦКК исчезла. Зато все бóльшую силу стало набирать само ЦК, а потом его Политбюро — ПэБэ. И Генсек ПБ (Генеральный секретарь) Сталин.

И все это закончилось Большим террором 1937–1939 годов, когда ПБ во главе со Сталиным уничтожило всех товарищей, друзей и соратников Ленина, перетряхнуло «до основанья» саму партию «б» и весь созданный ею партийный и государственный аппараты…

Но тут следует прерваться и отметить, что сам же Ленин проторил дорогу Сталину. А попросту говоря, сам Ленин дал Кобе («прекрасному грузину», как он о нем однажды сказал) все карты в руки.

Согласитесь сами, зачем нужно было называть новую власть диктатурой пролетариата? Можно было назвать ее республикой народа? Или республикой демократии? Ведь «демос» — это и есть народ по-гречески…

Само слово «диктатура» ко многому обязывает.

И не забудем, что Ильич учредил карательный орган ЧК на Лубянской площади, то есть буквально под боком у Кремля. Почему бы не задвинуть ЧК куда-нибудь подальше, на окраину или вовсе в дачную местность? Как-никак Дзержинский, первый глава чекистов, был чахоточным и нуждался в свежем воздухе. Шучу.

Однако местонахождение Гэбухи (Чека), ровно как и название «диктатура», — это еще полбеды.

Уже Владимир Ильич и его команда создали идеологию нетерпимости беспощадности ко всем инакомыслящим. Идеологию ненависти и расправ. А для этого требовалось разрушить всю так называемую буржуазную мораль, то есть мораль, созданную веками; разрушить церковь с ее нравственными предписаниями и, наконец, уничтожить судебную и правовую системы, существовавшие в России до Октября. А ведь в этих системах были в то время и блистательные правоведы, и блистательные защитники справедливости — или правозащитники, как мы их назвали бы сегодня.

Демонтаж судебной системы особенно поражает. Ведь Ильич учился в Казанском университете на кафедре права и даже сдал выпускные экзамены на отлично…

Но что было, то было. Еще при Ленине без суда и следствия убили большого поэта Николая Гумилева и состряпали в Петрограде «дело Таганцева». А вскоре после смерти Ильича начали стряпать Шахтинское дело и прочие явно липовые дела. О большевистских зверствах в ходе Гражданской войны, в частности, в Крыму, я не говорю — тогда и царские (белые) генералы расправлялись с красными с той же свирепостью.

Знаю, теперь многие считают, что между ленинцами и сталинцами нет существенной разницы: и те и другие — преступники, захватившие власть в несчастной стране.

Я, старуха, не могу с этим согласиться. Ленин и его товарищи верили, что они воплотят в жизнь чаяния человечества, верили, что можно построить справедливое общество. Ведь мир и вправду плохо устроен. Вспомним, что в начале XX века, когда произошла Октябрьская революция, произошла Первая мировая война, которая унесла миллионы жизней. Вся Европа тогда качнулась влево, революционеры-фанатики, подобные Ленину, появились во многих странах. И, соответственно, появилось и много сочувствующих им…

Кроме того, не кто иной, как Ленин, провозгласил новую экономическую политику.

Однако Ленин скоро заболел — как теперь выяснилось, заболел неизвестно чем и умер неизвестно от чего, — и умер в решающий момент в 1924 году.

Почему в решающий момент?

Да потому, что в 1924 году и ежу было понятно, что надо возвращать средства производства, то есть фабрики и заводы, фабрикантам и заводчикам. Ведь при них эти самые фабрики и заводы выпускали нужные народу товары, без которых деревня и город не будут ничего покупать. А раз так, иными словами, если прекратится товарооборот, золотой (нэповский) червонец превратится в труху. И, стало быть, «несознательные» крестьяне опять не станут кормить город. Кому же хочется даром отдавать хлеб и прочие сельхозпродукты?

Товар — деньги — товар, как говаривали покойные Маркс-Энгельс.

Однако, хотя Ильич и умер, остались его заветы. Первый из них гласил: фабрики и заводы надо экспроприировать и отдать в руки народа.

Итак, «заветы Ильича» против здравого смысла. И «любимец партии», умник Бухарин — тоже против. Он вообще считает, что надо отменить деньги. А герой Гражданской войны Лев Троцкий, еще более передовой, и вовсе решил, что пахать и сеять должны не деревенские дурни, а хорошо подкованные «трудармейцы» — и с «комприветом».

Но тут власть прибрал к рукам Сталин…

Казалось бы, это мое длинное отступление не имеет отношения к языку.

На самом деле имеет — еще как!