Читаем Чудесатости из Подкроватии. Ужасно смешная книга для задорной гребли лапками по жизни полностью

Повскакивали кухонные монстры друг на друга, сделали пирамиду и клешнями да щупальцами с ложноножками кое-как побороли старые прищепки. Упал стиралошный в копытца да в лапки к кухонным монстрам: «Спасибо, спасибо!» – говорит.

Очень ему не хотелось, чтоб помоешные ему морду сильно набили и в какашках изваляли.

С тех пор на каждой Бесшумной огрызошной вечеринке блевотный аттракцион «Эх, прокачу!» и мыльная пена до самого потолка.

Если у вас нет крепких прищепок и вы вдруг вытащите из стиралки неожиданные зеленые трусы, киньте это обратно. А то выколупывай вас потом из дырочек…


Синяк и лохматый


Лохматый так хотел собачку, что, проснувшись однажды ночью, увидел, как она бродила по его комнате. Правда, у нее было шесть ног, она чуть-чуть светилась и была синей, но все равно – чудесной.

Лохматый замер от восторга и молча любовался песиком.

– Назову его Фридрихом. Или Синяком. Здорово же будет орать на весь двор: «СИНЯК! Ко мне!»

Тут Синяк нашел носок и стал с чавканьем его жевать.

– Синяк! Фу! – громко сказал Лохматый.

От неожиданности песик упал на бок и притворился дохлым. Тогда Лохматый слез с кровати и вытащил пожеванный носок из пасти:

– Нельзя носок есть! У тебя живот потом болеть будет.

– Ни разу еще не болел, – буркнул песик, продолжая лежать на боку.

– Ты говорящий! Во дворе все сдохнут от зависти.

– Все сразу?

– Ага.

– Я люблю такое. Когда дохнут.

– Кто ж не любит! – улыбнулся Лохматый.

– Ты странный мальчик. Первый раз такого вижу, чтоб не орал, – сказал Синяк.

– А я первый раз вижу говорящего песика.

– А я и не песик вовсе.

– А кто?

– Дашь носок дожевать, скажу.

– На. А моя мама говорит, что если есть вредную фигню, то может случиться заворот кишок.

– А моя мама говорит: «Ешь, пока роток свеж!» – прочавкал Синяк.

– А ты как в мою комнату пролез?

– Через щелочку под обоями.

– Здорово. А можно к тебе в гости?

– Лучше не надо. Тем более, ты в щелочку не пролезешь.

– Жалко. Тогда пошли завтра днем в наш двор, я тебя ребятам покажу.

– Днем не могу. Вашим днем я сплю.

– Блин! А можешь разик не поспать?

– Не, мне лучше поспать, а то я кому-нибудь носок откушу вместе с ногой. Сон делает меня добрым.

– Понимаю, меня тоже. Ты обещал сказать, кто ты.

– Дашь второй носок?

– Держи.

Синяк снова зачавкал, заодно жадно поглядывая на свисающие со стула шорты:

– Жалко, что у людей не десять ног, а всего две. Двумя носками разве наешься.

– Шорты не могу дать. Мама прибьет.

– Понимаю. Мамы они такие. А чо можешь?

– В смысле – чо могу?

– Чо можешь дать еще пожевать?

– На кухне ветчина есть в холодильнике.

– Бе. Не, я такое не ем же. Может, платок носовой есть засморканный? Или что-нибудь мятое и грязное?

– Такого у меня полно.

– Правда? – так обрадовался песик, что даже завис в воздухе и перевернулся два раза.

– Правда-правда! – сказал Лохматый. – Подожди минутку, я сейчас быстро в ванную схожу! – Лохматый тихонько выскользнул из детской. Минуты через три он вернулся с виноватым видом.

– Слушай, я забыл. Мама вчера стирку устроила, так из грязного ничего не осталось. Вот я папины трусы принес, но они тоже чистые.

– Да что за дом у вас такой? Собачку покормить нечем! – сердито сказал Синяк. – Некогда мне тут с тобой разговаривать, у меня дел полно. Закрой глаза!

– Зачем?

– Чтоб ты не видел, в какую щелку я залазить буду.

– Ладно. – Лохматый закрыл глаза ладошками.

Синяк тихонько протопал к дальней стенке, отогнул краешек обоев и стал протискивать в щелку.

– Да штош такое! Ы-Ы-Ы-Ыххх!

– Что, не пролазишь? – поинтересовался Лохматый, глядя на Синяка сквозь растопыренные пальцы.

– Это ты виноват! Накормил меня своими толстыми носками! Говорила мне мама: «Не связывайся с людьми, они подлые!»

Синяк еще раз потыкался в щель, потом сел и заныл: «Я до-о-о-мо-мой хочу! К мамочке моей!»

– Да не реви ты. А то разбудишь родителей. Я придумал!

Лохматый сел рядом с Синяком, засунул палец в нос поглубже, что-то там подцепил, вытащил и стал размазывать по синей шкурке.

– Клади мне прямо в рот! – оживился Синяк и широко-широко раззявил пасть.

– Стой! Не ешь. Это не для этого.

– Для этого, для этого!

– Ты что, хочешь застрять в моей комнате навсегда?

– Не-а.

– Тогда сиди смирно. И не мешай мне тебя козявками обмазывать. Они помогут тебе стать скользким, и ты пролезешь в свою щелочку, понял?

– Ты гений!

– Гений не гений, главное, чтоб козявок хватило, – озабоченно сказал Лохматый и снова засунул палец в нос.

На счастье Синяка, в тот вечер Лохматый катался с ледяной горки до звездочек в глазах, промочил ноги и слегка простыл. Так что материала хватило на всего синего «песика», благо он был небольшой. Можно сказал, повезло. Пришлось, конечно, слегка подтолкнуть, но в конце концов Синяк проскользнул в щелку под обоями.

– Спасибо! – раздалось из – под обоев.

– Не за что. Приходи еще. Я обещаю достать еще носков.

– Ладно, приду.

Так у Лохматого появилась своя собственная личная собачка. И исчезли все носки. Потому что это никакая не собачка, это обыкновенный ночной носочник. Тот самый, который живет в щелочке за обоями. Только тсссссс. А то его мама прибьет.

Настоящий монстр


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее