Чудесная страна Алисы

Может быть, она теряла концентрацию, гибкость ума? Становилась рассеянной?

А еще Ольгу Артуровну мучила мысль: насколько убого это все выглядело со стороны? Ведь присутствовали и наблюдали произошедшее все ее подчиненные — ее коллектив.

И даже в тот момент, когда завотделением оступилась, схватилась за косяк — едва не упала. От мысли, что она могла позорно растянуться на полу на глазах у врачей, сестер и пациентов, Ольгу Артуровну окатил неприятный холод. Начальник может себе позволить быть каким угодно. Может быть глуп, несправедлив или груб. Но только не смешон. А в этой сцене она была нелепа. И, возможно, даже…

Ольга Артуровна свернула с эстакады, выруливая к своей улице. Хотя мысленно была не в дороге.

Смеялись ли над ней подчиненные? Что говорилось там, за ее спиной? В ординаторской, в сестринской.

Еще никогда в жизни у Кенинг не было ощущения, что она теряет уважение собственного коллектива. А может быть, это как раз и было то, что называют старением? И она теряла хватку?

А на ее место уже готовы прийти молодые, как Кольцеворотов — нахрапистый, самоуверенный, хладнокровно-решительный? Возможно, правда была в этом. И в самом деле, пора было уступить дорогу молодым.

Ольга съехала в узкую темную арку своего дома, когда уже начинало темнеть. И поймала себя на том, что спешит. Впервые в жизни она спешила не на работу, а с работы. Из больницы, подальше от коллектива, от своей должности и ответственности. И это новое чувство было ей болезненно неприятно. Будто она лишалась чего-то очень важного, что не оценить в полной мере, пока обладала этим.

Вся в своих мрачных мыслях, она оставила машину, поднялась на этаж.

И только на лестничной площадке мучительные размышления вдруг отошли на задний план.

Нет, она не увидела, а скорее почувствовала нечто непривычное, тревожное. Какое-то изменение.

И не сразу поняла, что ее взволновало. Это был тонкий — едва уловимый — аромат духов. Ее духов. Который почему-то отчетливо висел в коридоре.

Недоброе предчувствие тяжестью осело на плечах. Ольга Артуровна поспешно сунула в замочную скважину ключ. Попыталась провернуть, но не смогла. Предчувствия подтвердились — в самом деле, нечто было не так, как обычно: замок оказался не заперт.

Тут еще оставалась небольшая вероятность, что она сама просто забыла запереть с утра. Чего не случалось с ней ни разу за тридцать лет самостоятельной жизни. Ольга Артуровна поспешно нажала на ручку и распахнула дверь.

И ее задавил, смял, мчащимся навстречу поездом ударил по лицу до непереносимости резкий запах. Удушливо сладкий, терпкий. До боли разъедающий ноздри. И это, в самом деле, были ее духи — флакон валялся прямо у порога, сумеречно поблескивая в полумраке осколками.

Толстое стекло нельзя было разбить, просто уронив. Для этого нужно было с силой, с желанием ударить чем-то тяжелым. Например, днищем металлической вазы, стоявшей на полу у обувницы. В которую Ольга ставила зонты.

К горлу мгновенно подкатила тошнота. И, наверное, сейчас никак не стоило закрывать дверь, чтобы этот мучительный, проникающий во все поры запах хотя бы немного выходил наружу. Но Ольга первым делом захлопнула створку. Во что бы то ни стало избежать любопытных глаз.

Она даже удивилась собственному хладнокровию, проходя по комнатам и глядя на царящий там разгром. Ей не было больно, страшно или обидно. Она пока не чувствовала ничего вообще, и в этом, пожалуй, была польза. Хотя как врач она и сама понимала, что это только пока — это шок.

Все ее вещи были разбросаны. Тюбики, бутыли и крема в ванной расколоты или растоптаны, содержимое выдавлено. Два зеркала — в прихожей и то, что над раковиной, — разбиты, под ногами хрустели осколки стекла. В спальне вся одежда вытащена, выворочена, смята и испачкана.

У кровати, на полу, пятно рвоты — надо полагать, в комнате разливался едкий густой запах, но обонятельные рецепторы Ольги Артуровны, обожженные запахом духов, уже не способны были что-то различать. Хотя, возможно, это тоже были последствия шока.

А в кабинете…

Все ее книги, вся литература: монографии, журналы, переводы статей. Все, что собиралось вокруг нее тридцать лет, было на полу. Выдранные листы, переплеты с торчащими клоками страничного мяса. Наброски ее статей и работ.

«…в настоящий момент, когда сам термин «психопатия» отходит в прошлое…»

«…при всей явности клинической картины…»

«…тенденции в современной психиатрии ведут…»

По каждой странице, по каждому слову Ольга могла определить, когда она это писала, когда переводила, чья монография, кем издана статья…

Дрожащими руками она вынула из сумки телефон:

— Леш… Леша, приедь ко мне сейчас, — на мгновение у нее спазмом свело горло, но только на мгновение. Дав вполне внятно и даже, казалось, спокойно, договорить, — домой. Ко мне домой.

Хотя и не своим голосом.

Пол в кабинете был залит едкой, янтарно-древесной жидкостью. Которая уже впитывалась в листы, и те размягчались, расплывались, превращались в жеваное прозрачное месиво, сквозь которое проглядывало:

«…клинические исследования, проводимые на протяжении пятнадцати лет в условиях… показали… наличие…»